Самураи

Самураи – это японское военно-феодальное сословие. Слово «самурай» происходит от древнеяпонского глагола «самурау», что означает «служить человеку высшего сословия», то есть «самурай» означает «служивый человек, слуга». Самураев в Японии также называют «буси», что значит «воин».

Самураи появились в Японии в VII-VIII веках н.э. Самураями становились в основном мужчины из зажиточных крестьянских семей, а также представители средней и низшей аристократии. Из дружинников самураи постепенно становились вооруженными слугами своего феодала, получая от него жилище и пищу. Порою самураи получали и земельные наделы с крестьянами, и сами превращались в феодалов.

Количество самураев увеличивалось, и скоро дружины феодалов стали представлять собой целые . В стране появились центробежные тенденции, центральная власть начала ослабевать. С ростом военной силы отношения между феодалами становились все более напряженными, феодалы начали захват земель друг друга и во второй половине XV века междоусобицы перешли в гражданскую войну. Период японской истории с 1467 г. по 1568 г. получил название Сэнгоку дзидай, что значит «Эпоха воюющих провинций». В это время вся Япония была охвачена войной. В этот период происходит расцвет воинского искусства, резко возрастает приток сельских жителей в ряды самураев. В это же время появляется множество ниндзя, появляются школы боевых искусств. Началось строительство множества феодальных замков.

При Тоётоми Хидэёси самураи получили множество привилегий. Самураям было разрешено носить два меча, большой и малый, тогда как остальные могли носить только один, малый. Самурай также получал право зарубить на месте любого крестьянина или простолюдина, который не проявил к нему должного уважения.

При Тоётоми Хидэёси самураи тоже были разделены на различные классы. В то время существовала верхушка военного общества, самураи низшего ранга, а также те, кто стоял вне сословия самураев – ронины, не имеющие хозяина и зачастую становившиеся разбойниками.

После установления при сёгунате Токугава мира, огромное количество самураев, которые умели только воевать, оказались обузой для страны. Самураям пришлось заниматься вещами не достойными воина, многие из них бедствовали. В то время появились книги, развивающие идею Бусидо – кодекс чести самурая, появилось большое количество школ боевых искусств, которые для многих самураев, в прошлом умелых воинов, были единственным средством существования.

В последний раз самураи взялись за оружие в Гражданскую войну 1866-1869 гг., в ходе которой было свергнуто правительство Токугава. В этой войне самураи сражались на обеих сторонах.

В 1868 году произошла реставрация Мэйдзи, реформы которой затронули и самураев. В 1871 году император Мэйдзи, решивший реформировать государство по западному образцу, издал указ о формировании японской армии призывным способом, не только из сословия самураев, но и из всех прочих. Последним ударом по самураям стал закон 1876 года, запрещающий ношение мечей. Так завершилась эпоха самураев.

Боевые искусства Японии
Боевые искусства, а точнее - воинские искусства, по-японски называются "будо" или "будзюцу". С древнейших времен японцы воевали и соревновались в боевых искусствах,  сейчас практически невозможно сказать, какое из древних воинских искусств появилось первым.
Все японские боевые искусства можно разделить на вооруженные и рукопашные. Отдельно выделяется бадзюцу, искусство езды верхом, которое было важнейшей частью искусства самурая, но сейчас практически не практикуется (из-за дороговизны содержания лошадей в японском климате - в Японии травяные луга быстро зарастают бамбуком). В древние же времена искусство ябусамэ - "конная стрельба из лука" - было основой подготовки воинов из богатых семей.
Сумо
Из всех видов японских боевых искусств сумо стоит на особицу. Оно никогда не было искусством воинов и с самого начала представляло собой сочетание спорта-соревнования и синтоистского обряда. Большая часть из древних обрядов, связанных с сумо, сохранились до сих пор.
Правила сумо очень просты - для победы достаточно либо заставить противника коснуться ринга-дохё чем-то, кроме ступней, либо просто вытолкнуть его с ринга, огороженного веревкой-симэнава. Обычно исход поединка выясняется за несколько секунд. Сопутствующие же обряды могут занимать гораздо больше времени. Борцы одеты только в маваси - особую набедренную повязку.
В древности считалось, что сражающиеся борцы своим весом "сотрясают" землю и делают ее более плодородной. Поэтому такое внимание придается весу борца (в сумо нет весовых категорий). С древнейших времен дошли разнообразные диеты и упражнения, позволяющие наиболее эффективно набрать максимальный вес. Основой этих диет является огромное количество риса.
Возраст профессиональных борцов колеблется между 18 и 35 годами. Большая часть сумоистов - выходцы из сельских районов страны. Между соревнованиями они живут вместе с тренерами в особых казармах, где царят военные по строгости порядки. Чемпионы сумо становятся кумирами всей страны и ездят на гастроли подобно поп-звездам.
В древние времена чемпионы сумо почитались наравне со святыми. Дело в том, что, сотрясая землю, борцы не только делают ее плодородной, но и отпугивают злых духов. Поэтому иногда их нанимали для изгнания болезней из богатых домов и даже целых городов.
В Японии проводится шесть ежегодных национальных чемпионатов по сумо - три в Токио (в январе, мае и сентябре) и по одному в Фукуоке (в ноябре), Осаке (в марте) и Нагое (в июле). Каждый из них длится в течение 15 дней.
Самое большое достижение для борца - стать Ёкодзуна - Великим чемпионом. Это звание присваивается пожизненно. Если Ёкодзуна начинает проигрывать, он просто уходит из спорта. За несколько веков существования системы рангов только 65 борцов были удостоены этого звания.
Принципиально важны для сумо честность поединка и судейства. Это вопрос не только спорта, но и религии. Сомневаться в решении судей борцам строжайше запрещено.
В настоящее время сумо практикуется и за пределами Японии (в том числе и в России). Идут переговоры о включении сумо в программу Олимпийских Игр.
Дзюдзюцу
Дзюдзюцу - это не единое искусство, а множество школ по всей Японии, практикующих различные виды рукопашного боя. В настоящее время дзюдзюцу чаще встречается в фильмах и сериалах, чем в жизни, поскольку лишь отдельные его виды (дзюдо и айкидо) смогли преобразоваться в коммерчески успешные виды спорта.
Корни большинства школ дзюдзюцу уходят в глубокую древность. Современные формы они приобрели во времена правления Токугава, когда воины начали зарабатывать себе на жизнь преподаванием боевых искусств.
В сознании японцев дзюдзюцу связано также с понятиями "магия" и "колдовство". Великие воины древности считались также умелыми магами.
Дзюдо
Дзюдо ("мягкий путь") - самое международно признанное из японских боевых искусств. Оно было создано на основе одной из школ дзюдзюцу в конце XIX века мастером Кано Дзигоро. Именно он сформулировал современные правила дзюдо и реформировал систему боя, положив в ее основу захваты и заломы.
Международная федерация дзюдо была создана в 1952 году, а первый Чемпионат мира по дзюдо состоялся в Токио в мае 1956 года. Уже в 1964 году дзюдо было включено в программу Олимпийских Игр.
Кэндо
Кэндо - это искусство фехтования на мечах. Кэндо всегда было важной частью подготовки японского воина, а во времена Токугава стало сердцем этой подготовки. Именно тогда были созданы современные разновидности тренировочного оружия (бамбуковый синай и деревянный боккэн), а также защитные доспехи.
В период Мэйдзи кастовое деление было уничтожено, а ношение мечей - запрещено. Исключение было сделано только для офицеров, которые носили примитивные стальные шашки, использовавшиеся только как церемониальное оружие. Преподавание кэндо было запрещено.
В 1895 году, после Японо-китайской войны, была создана Всеяпонская федерация боевых искусств, которая занялась введением боевых искусств в школьный курс физкультуры и пропагандой этих искусств как составляющих элементов национального японского духа.
Во время оккупации Японии все боевые искусства были запрещены именно как часть идеологии японского национализма. Однако уже в 1952 году была создана Всеяпонская Федерация кэндо, и началось его преобразование в обычный вид спорта, сохранивший, впрочем, множество изначальных церемоний.
Сейчас кэндо не только популярный вид спорта в Японии, но и часть физкультурной программы японских школ.
Кюдо

Судьба кюдо - искусства стрельбы из лука - во многом повторяет судьбу кэндо. Как и кэндо, оно практиковалось воинами древности, как и кэндо, оно было забыто после Реставрации Мэйдзи. В 1949 году была создана Всеяпонская Федерация кюдо, и началось его возрождение как популярного вида спорта.
В древние времена использовались луки разного размера. В современном спортивном кюдо используется стандартный японский композитный лук из дерева и бамбука длиной 2,21 м. Мишени размещаются на расстоянии 22 или 60 м. Кроме меткости, оценивается также грациозность движений лучника. Поэтому кюдо - популярный женский спорт и часть школьной физкультурной программы.
Уже упоминавшееся выше ябусамэ в настоящее время - не вид спорта, а разновидность шоу, проходящего в период всевозможных праздничных торжеств.
Каратэ
Каратэдо ("Путь пустой руки") - древнее военное искусство рукопашного боя, возникшее в Китае и оттуда принесенное на остров Окинава. Поэтому система боя в каратэ ближе к китайскому у-шу, чем к японским школам дзюдзюцу.
В течение долгого времени Окинава был сначала независимым государством, а потом - отдаленной провинцией, поэтому практикуемые там боевые техники японцев с "главных" островов интересовали мало.
В 1920 годы мастер Фунакоси Гитин познакомил с искусством каратэ всю страну, организовав его настоящую "рекламную компанию". С этого времени каратэ стало частью японской культуры боевых искусств.
В 1964 году была создана Всеяпонская Федерация каратэ, и оно широко распространилось за пределы Японии, в том числе и в России.
Айкидо
Айкидо - система боя, созданная мастером по имени Уэсиба Морихэй на основе школы Айки дзюдзюцу направления Дайто. Ее принципиальное отличие от других видов боевых искусств заключается в отсутствии наступательной техники. Айкидо - искусство защиты и использования силы противника против него самого.
По айкидо не проводятся соревновательные чемпионаты. Тем не менее, оно весьма популярно среди женщин и полицейских как искусство самозащиты и быстрого выведения из строя противника.
Как и каратэ и дзюдо, айкидо широко распространено за пределами Японии, в том числе и в России.
Кобудзюцу
Кобудзюцу - общее название боевых искусств тех школ, в которых обучают поединку с использованием "нестандартного" оружия - шестов, посохов, вееров, дубинок, сельскохозяйственного инвентаря. Последний особенно популярен на острове Окинава - родине каратэ.

Тэссен (тессен) – боевой веер

Тэссен – японский боевой веер, дословно с японского языка означает «железный веер». Благодаря экспорту из Японии, тессен стал известен и в Китае. Впоследствии тэссен стал использоваться и в других странах континентальной Азии (вплоть до Персии), по-разному называться, но предок стального веера все же был общий. До середины XIX века боевой веер являлся постоянным атрибутом японских военачальников.

Тэссен

Несмотря на недостаточное количество информации относительно возникновения складного веера, большинством исследователей это изобретение приписывается японцам. Некоторые японские поклонники китайской культуры пытались доказать его заимствование из Китая, но складных вееров в Китае долгое время не было, до тех пор, пока одни из первых образцов не были подарены китайским послам и прочим гостям Японии. Но даже после этого летописцы рассказывают об импорте складывающихся вееров из Японии в Китай. В европейские же страны веера попадают с другими товарами из Азии. Об изобретении складного веера повествует одна из японских легенд. Мастер изготовления вееров из Тамба, живший в эпоху Тенджи (661-671 года) изучил крылья летучей мыши, которая упала ему под ноги. Благодаря своей любознательности он изобрел складной веер, который мог поместиться в рукаве одежды.

В японской культуре и в быту веера различной формы и размера, из всевозможных материалов широко применялись представителями всех сословий и классов феодального государства. Цели применения также были различными: его использовали в процессе просеивания риса и других злаковых культур; он был неотъемлемым элементом различных театральных представлений и культурных мероприятий; в повседневной жизни японцев. Первые упоминания об использовании церемониального веера замечены в летописях, которые относятся к периоду царствования императора Юряку (457 – 479 года). Однако сама  возникновения веера теряется в далеком прошлом. Впоследствии наследниками ритуальных и церемониальных вееров стали большие шелковые веера, именовавшиеся «ума-ши-руши» (в переводе – «лошадиный вымпел»). Их использовали сёгуны клана Токугава в качестве знамен или атрибутов воинских процессий. А предшественником самого тессен являлся цельный веер закругленной формы – гунбай-учива (гумбай), которым пользовались офицеры на поле боя для подачи  своим войскам во время маневрирования. Также возможно, что происхождение тессен идет от веера оги (или сенсу), который был популярен при дворе и были частью отличительных знаков владельца, указывая на звание и положение человека. С возникновением в Камакуре военного правительства Минамото-Но-Ёримото в конце XII столетия веера начинают применяться по новому назначению. Военные заменяют собой аристократию и усилиями самураев оги превращается в оружие, заменяя деревянные пластины на железные.

Веера гунсен и гумбай-утива

Тэссен состоит из массивных металлических пластин, края заточены. Масса веера варьировалась от 200 до 500 грамм. У него обычно было от восьми до десяти железных ребер. По форме и размерам он был разным: большой или маленький, с широкими или узкими пластинами. В сложенном состоянии его носили за поясом (в официальных случаях), в руке, за голенищем сапога или на темляке он подвешивался к руке.

Техника работы с тэссен делится на две части: со сложенным веером и развернутым. В сложенном виде он использовался в качестве короткой дубинки. С развернутым тэссен можно было защищаться от метательного оружия. Правда, тонкие пластинки удар стрелы не могли выдержать, но отклонить в сторону летящее оружие было возможно. Благодаря заточенной кромке железных пластин тэссен можно было использовать для нанесения режущих и рубящих ударов по незащищенным частям тела: шея, лицо, кисти рук. На близкой дистанции при помощи веера закрывали обзор противнику. Как правило, при этом вместе с веером применялось еще какое-нибудь оружие, например, короткий меч. А периодическое раскрывание и закрывание веера в поединке отвлекало внимание противника. Однако в продолжительном бою тэссен не мог использоваться как единственное оружие, так как в раскрытом положении он утомляет кисть руки.

Широкое распространение вееров повлекло к созданию боевого искусства тэссен-дзюцу. По легенде оно было создано в XII веке известным японским воином Минамото-но-Ёсицунэ. Затем его изучение стало обязательным в школе Син-Кагэ-рю. Искусство использования боевого веера являлось самым необычным и редким видом в технике кобудо. С виду этот мирный предмет просто не представляется опасным оружием. Конечно, обычным бумажным или веером из ткани практически невозможно нанести какие-либо повреждения, однако в бою используется не обычный веер, а металлический. Применяемый опытным мастером тэссен представлял собой оружие с очень широкими возможностями. В сложенном положении он превращался в небольшую дубинку, а в раскрытом – становился маленьким щитом с очень острой кромкой. Таким предметом можно как обмахиваться в жаркую погоду, так и применять в качестве защиты от противника.

Тэссен

Тэссен-дзюцу считалось довольно утонченным искусством, в особенности в среде самураев высоких рангов и многие из этих воинов для самозащиты предпочитали использовать тэссен, а меч обычно не применялся против противника ниже рангом. К тому же, в виду некоторых церемониальных требований самураи не должны были обнажать меч, к примеру, в доме своего господина. В этом случае клинки оставлялись у слуги хозяина до тех пор, пока прием не будет окончен. На отдыхе, выполняя какую-либо работу по дому, самурай также часто оставался безоружным. Однако при наличии тэссена воин не был совсем без оружия и при необходимости он мог защититься этим с виду безобидным предметом. Позже, в XVIII веке по знаменитым указам Эдо было запрещено носить мечи. В ответ на это люди в целях самозащиты вооружались тяжелыми посохами и железными веерами. Но тэссен показал себя настолько эффективным и опасным оружием, что вскоре они также оказались под запретом.

Веера разукрашивались, покрывались лаком, золочением. К ним подвешивались шнуры и тяжелые кисточки различных цветов, которые могли обозначать статус владельца. На веера наносились изображения символов солнца и луны, наносились рисунки драконов, пейзажей, разрушительных стихий. Позже стали изображать герб семьи или эмблему клана.

В наше время тэссен-дзюцу сохранилось как реликт феодального прошлого Японии, однако сейчас оно стоит на грани исчезновения. Это искусство пока еще изучается в некоторых небольших фамильных школах Японии. И время от времени железный веер появляется в современных тренировочных методиках каратэ, кендо и айкидо.

Тэссен. Интересные факты:
В истории известен курьезный случай использования боевого веера. Мацумура Сокон, один из высокопоставленных самураев, славился искусным мастером рукопашного боя и техники работы с оружием. Его слава дошла и до сёгуна. Он вызвал к себе Мацамуро и, желая увидеть его искусство своими глазами, а также впечатлить своих подданных, сёгун сообщил мастеру, что он решил через десять дней устроить праздник и в тот день хочет увидеть, как столь известный воин сразится с быком. Конечно, Мацамура не посмел ослушаться сёгуна. Но, кроме того, что он являлся искусным мастером, он еще был и хитрым. И в те десять дней, которые оставались до праздника, Мацамура каждый день приходил к стойлу быка. Находясь в безопасности за перегородкой стойла он беспощадно бил быка по морде своим железным веером пока животное не опускалось на колени. Спустя некоторое время бык уже сам падал на колени, как только мастер близко подходил. В день праздника Мацамура вышел на арену лишь с одним вакидзаси за поясом, в руке был веер. Бык же, увидев самурая, упал на колени и начал жалобно мычать. Сёгун со своими гостями были в восторге от подобной демонстрации воинского искусства.
Также известен случай, когда тэссен спас жизнь своему владельцу. Согласно этикету человек, входящий в дом или комнату старшего по званию или положению должен был встать на колени, положить тэссен перед собой, прикоснуться ладонями к татами и сделать поклон. Один самурай должен был явиться к своему господину для принятия наказания за свой проступок. Он подозревал, что, скорее всего наказанием будет смерть. На самом деле так и должно было случиться: слугам господина приказано было сломать самураю шею тяжелыми створками раздвигающейся двери, когда тот остановится перед ними и сделает ритуальный поклон. Но то ли благодаря счастливой случайности, то ли из-за собственной находчивости воин положил свой тэссен в желоб раздвижной двери. Когда же створки пришли в движение чтоб захлопнуться и убить его, они отскочили от железного веера и не причинили самураю вреда. От такого поворота событий господин пришел в изумление и простил самурая.
Легенды повествуют, что герой японских сказаний Ёшитсуне научился искусству боя железным веером у тенгу, мифического существа, которое считалось мастером в боевых искусствах. Благодаря своему мастерству Ёшитсуне одержал победу над великаном Бенкеем, вначале отразив удары его копья своим веером, а потом вырвал копье из рук великана, зажав древко между пластинами веера.
В создании всевозможных вееров никогда не использовались органические материалы, например, такие как кожа или перья. Это объясняется тем, что в синтоизме все мертвое было под запретом, а принципы буддизма (который также был распространен в Японии) также не способствовали умерщвлению.
В настоящее время веера находят свое применение в руках гьоджи (рефери), которые судят поединки между борцами сумо. По преданию, победитель первых состязаний борцов сумо Кийобаяши получил в награду боевой веер и после этого был назначен императором первым судьей.
В хрониках зафиксирован случай, когда известный мастер фехтования Ганн-рю (конец XVI века) только одним железным веером одолел десять противников и вышел из боя без единой царапины. С тех пор эта история служит самураям хорошим примером для подражания.
В серии компьютерных игр «Mortal Kombat» (русс. «Смертельная битва») один из главных персонажей, принцесса Китана, использует веер как основное свое оружие. Также боевые веера есть во многих других играх, посвященных различным боевым единоборствам.
Нагината, что в дословном переводе означает «длинный меч» – японское древковое оружие с однолезвийным длинным наконечником в форме простого клинка без дополнительных крючков или шипов. Ее боевые качества аналогичны глефе или совне (только в отличие от этого оружия нагината легче), но также ошибочно могут сравнивать с алебардой.

Нагината
Это оружие использовалось японцами еще издревле, но первые упоминания о нагинате относятся к концу VII века. В период правления императоров эпохи Камакура и Муромати нагината приобрела наибольшую популярность и широкое распространение. Первоначально она применялась простыми пехотинцами в основном против всадников и для подрубания ног вражеских лошадей. Впоследствии качественно сделанная и богато украшенная нагината стала появляться у всадников знатного рода. Кроме этого, нагината была принята на вооружение самураев и стала излюбленным оружием монахов-воинов. С начала XVII века и по середину XIX века она являлась статусным оружием женщины из сословия самураев и предназначалась для защиты дома в отсутствие мужчин.

Нагината представляет собой длинную рукоятку (именно рукоятку, а не древко) овального сечения и наконечником в виде широкого саблевидного клинка с односторонней заточкой, чуть выгнутого на конце. Этим оружием наносятся рубящие и колющие удары. Чуть ниже крепления наконечника к рукоятке возможно наличие круглой гарды. Длина лезвия составляла 30 см, а рукоять была около 2 метров. Позже в ходе истории рукоятка укоротилась до более удобной длины – 1,5-1,2 метра. Такой уменьшенный и облегченный вариант стал весьма распространенным и использовался при тренировках.

Помимо простой нагинаты в Японии также существовали и другие виды подобного оружия. Один из них, наиболее близкий к ней, называется бисэнто. Это также оружие с длинной рукоятью и подобной нагинате формой клинка. Оно отличается немного большим размером и весом, другой техникой боя: оружие берется более широким хватом, удары наносятся и обратной к наконечнику стороной рукояти, а ведущая оружие рука находится близко к гарде. Также ударом бисэнто можно с легкостью отрубить голову не только человеку, но и лошади, что нагинатой сделать практически невозможно.

В Японии существовало более 400 школ изучения техники боя нагинатой. Изучение подобного стиля боя и в настоящее время практикуется в традиционных школах японского боевого искусства. Явара – японский аналог кастета

Особый менталитет и некоторая исторически обусловленная изолированность Востока (в частности Японии) весьма сильно повлияла на самобытное развитие этого региона в общем, и на развитие вооружений в частности. Особенно ярко эта самобытность проявляется в традиционном холодном оружии, характерном для жителей Страны Восходящего Солнца. Сейчас широкой публике хорошо известны лишь некоторые разновидности японского оружия – самурайские мечи катаны, прославленные в голливудских и гонконгских боевиках нунчаки и сюрикены, тому подобное «разрекламированное» вооружение. Однако многие виды традиционных видов холодного оружия незаслуженно забыты и мало известны неспециалистам. Это в полной мере относиться и к яваре – японскому аналогу кастета.

Явара

Сама по себе явара представляет цилиндр (традиционно – деревянный, однако современные явары чаще всего изготавливаются из пластика) длиной 10-15 см, а диаметром не превышающий 3-х см (хотя, как и в любом другом виде оружия, здесь также встречаются исключения). При своем использовании, явара зажимается в ладонь таким образом, что ее концы выступают за пределы кулака. Что характерно, этот японский кастет можно использовать просто как «утяжелитель удара» (то есть как «свинчатку» – кастет без защиты пальцев); наносить тычковые удары ее торцевыми частями в нервные центы, сухожилия и связки; успешно применяется явара и для болевых приемов и захватов. Как мы видим, сфера применения явары значительно превышает сферы использования традиционного западного кастета, а совмещение японского кастета и японской же традиционной техники рукопашного боя (например, каратэ) делает явару очень грозным оружием.

Буддистская ваджра. Легенды называют ее предтечей явары

Как и вся «восточная экзотика», явара окутана множеством мифов и легенд. Особенно это касается истории появления японского кастета и материала его изготовления. Существуют легенды, что традиционные явары делались из особых пород древесины, в которой обитали природные духи-защитники, дающие силу и мужество человеку, использующему явару. На самом деле, реальность куда прозаичней – в средневековой Японии металл был баснословно дорог, и простому ремесленнику или крестьянину (которыми в основном и использовалась явара) было просто-напросто не по карману изготовить себе металлическое оружие. Что касается породы дерева, то и здесь не существовало никаких особых традиций – главное чтоб древесина была твердой, прочной и в то же время упругой, хотя, в крайнем случае, для «одноразовых явар» годился и кусок любой палки нужных размеров. Что касается истории появления явары, то здесь существуют две основных версии ее появления. Согласно одной из них, прообразом японского кастета стал традиционный символ веры буддистских монахов – ваджра, представляющая собой стилизованное изображение молний. Согласно второй из версий (менее романтичной, однако куда более близкой к жизненным реалиям), предтечей явары стал обыкновенный пестик, которым толклись в ступке различные злаки, снадобья и приправы.

В процессе своей эволюции японский кастет значительно от своего прародителя, неважно, будь то ваджра или пестик, приобрел практичную форму, удобную для удержания в руке. На некоторых разновидностях явар стали появляться дополнительные элементы: шипы для фронтальных ударов, заостренные торцевые окончания. Кроме того, при определенном опыте работы с японским кастетом, в качестве явары (хотя и с меньшей эффективностью) можно использовать практически любой продолговатый предмет, например авторучку, фонарик или же длинный ключ. Все это делало японский кастет все более грозным и универсальным оружием, которое не только дожило до наших дней, но и активно применяется и поныне. Так, приблизительно в 70-х годах прошлого столетия руководство полиции США рекомендовало «уличным копам» иметь с собой явару в качестве оружия скрытого ношения и применять ее в ограниченном пространстве или в случае работы под прикрытием.

Бисэнто (яп. 眉尖刀 бисэнто:?) — японское холодное оружие с длинной рукоятью, редкая разновидность нагинаты.

Бисэнто отличается от нагинаты бо́льшим размером и другим стилем обращения. Этим оружием работают обязательно с широким хватом, задействуя оба конца, при том, что ведущая рука должна находиться около гарды.
Есть и преимущества стиля борьбы с бисэнто над стилем борьбы с нагинатой. В бою спинка клинка бисэнто, в отличие от катаны, может не только отбивать и отводить удар, но и надавливать, и контролировать. Бисэнто тяжелее катаны, поэтому его рубящие удары в большой степени проносные, чем фиксированные. Они наносятся со значительно большим размахом. Несмотря на это, бисэнто может с лёгкостью отрубить голову как человеку, так и лошади, что с нагинатой сделать не так просто. Вес меча играет роль как в пробивном, и в толчковом свойстве.
Есть мнение, что идею этого оружия, японцы взяли у китайских мечей.

Яри (яп. 槍) — японский тип древкового оружия, представляющий собой копьё и имеющий множество модификаций. Термин появился в период Камакура.
Самым древним японским копьём было хоко. Наконечники хоко были втулочными, с ромбическим в сечении пером длиной около 25 см. Иногда они дополнительно снабжались крюком, наподобие багра. К периоду Нара относят появление тэбоко — «ручного копья» с прямым или слегка изогнутым наконечником около 30 см, с выступающим ребром. Поначалу оно отличалось небольшим древком и, возможно, применялось для метания, но к периоду Намбокутё его длина увеличилась до 1,8 м, и его стали называть кикути-яри. Во второй половине периода Муромати копья получают наибольшее распространение и появляются различные модификации.
Классическое яри состоит из древка (эбу или нагаэ), к которому крепится наконечник (хо). Древко длиной 1,8—2,5 м, в сечении, как правило, круглое или многогранное (а не овальное), из дуба или, реже —бамбука. Наконечники были длиной 15—90 см и отличались мечевидной формой, крепились с помощью хвостовика (накаго). Они позволяли наносить колющие и рубящие удары. Благодаря таким наконечникам яри могут быть классифицированы, как глефы. Иногда на 30 см ниже наконечника делалась металлическая крестовина хадомэ. Обычной была цуба. Для более надёжного крепления конец древка снабжали крепёжной муфтой (хабаки) и шайбами (сэппа). На нижнем конце был подток (исидзуки), который мог применяться для нанесения ударов. Верхняя часть древка лакировалась и обматывалась шнуром (сэн-дан-маки).
Также сугу-яри. Простые копья с прямым наконечником. По форме наконечника включали:
Санкаку-яри — с трёхгранным пером.
Рё-синоги-яри — с пером ромбического сечения.
Сасахо-яри — с пером в виде листа бамбука.
По длине древка:
Оми-яри — исключительно длинные яри. Иногда в длину достигали 6,5 м. Такие копья применялись только против кавалерии.
Тэ-яри — укороченные копья для боя в помещении. Общей длиной 2,1 м, 15 см наконечник.
Также выделяют фукуро-яри со втулочным наконечником.
Кама-яри
Означает «копьё-серп». Имели дополнительные клинки.
Дзюмондзи-яри или магари-яри — японская рунка. У неё два дополнительных клинка эда были немного изогнуты вперёд.

Катакама-яри — это оружие отличалось одним дополнительным клинком или же асимметричными дополнительными клинками.
Ситамуко-кама-яри и ситамуко-дзюмондзи-яри — яри с направленными назад боковыми клинками.
Каги-яри от обычного яри отличалось лишь наличием закреплённого у основания наконечника направленного вперёд крюка для захвата вражеского оружия.
Бисямон-яри — своеобразная алебарда с двумя топорами с вогнутыми лезвиями.

Одним из следствий образования сословия воинов было оформление специфического мировоззрения самураев – бусидо – неписаного кодекса поведения самурая в обществе, представлявшего собой свод правил и норм “истинного”, “идеального” воина. Бусидо, первоначально трактовавшееся как “путь коня и лука”, впоследствии стало означать “путь самурая, воина” (“буси” – воин, самурай; “до” – путь, учение, способ, средство). Кроме того, слово “до” переводится ещё и как “долг”, “мораль”, что имеет соответствие с классической философской традицией Китая, где понятие “путь” является некой этической нормой (дао-дэ). Таким образом, бусидо – это “самурайская мораль”, “добродетель”, “морально-этический” кодекс.
Бусидо касалось отношения самураев к социальной феодальной общности, к людям того или иного класса, к государству. Содержание бусидо вышло за рамки прежних традиций родоплеменного общества – оно включило в себя догмы буддизма и конфуцианства и имело в своей основе новые нормы поведения. Постепенно развиваясь, бусидо превратилось в моральный кодекс воинов, являющийся в то же время преимущественно частью различных религиозных учений (буддизма, конфуцианства и синтоизма – национальной религии японцев), становилось также областью философского знания, предметом этики. Будучи слитым воедино с восточной философией, бусидо носило характер практического нравоучения. Самураи считали его методом совершенствования психической и телесной гигиены. Бусидо нравственно осмысляло философское миро учение в целом и было призвано научить самурая “правильной жизни” в феодальном японском обществе. Оно совмещало в себе теорию бытия и изучение психики человека, решало вопросы, связанные с понятием сущности индивидуума, его роли в окружающем мире, смысла жизни, добра и зла, нравственных ценностей и нравственного идеала. Воин, воспитанный в духе бусидо, должен был чётко сознавать свой моральный долг, в частности свои личные обязанности по отношению к сюзерену, должен был сам оценивать свои действия и поступки, морально осуждать себя в случае неправильных действий, нарушения своих обязанностей и долга. Такое моральное самоосуждение влекло за собой, как правило, самоубийство, совершавшееся по определённому ритуалу путём харакири – вскрытия живота малым самурайским мечом. Таким образом самурай смывал кровью бесчестье, позорящее его.
Бусидо, как способ регулирования поведения воина, не опиралось непосредственно ни на какие специальные учреждения, принуждавшие к соблюдению моральных норм, оно основывалось на силе убеждения, общественного мнения, примера, воспитания, традиций и силе нравственного авторитета отдельных лиц, отмеченных в средневековой истории Японии. Принципы бусидо не были объединены в специальный свод правил и не были изложены ни в одном литературном памятнике феодальных времён, однако нашли своё отражение в легендах и повестях прошлого, рассказывающих о верности вассала своему феодалу, о презрении к смерти, мужестве и стойкости самураев.
По указанию Токугава Иэясу в первые же годы после его прихода к власти было составлено “Уложение о самурайских родах” (“Букэ сё хатто”), определявшее нормы поведения самурая на службе и в личной жизни. Вторым сочинением, посвящённым воспеванию догматов бусидо, было житийное описание подвигов князя Такэда Сингэна в двадцати томах, авторство которого разделили Косака Дандзё Нобумаса и Обата Кагэнори. Несколько позднее появился труд Дайдодзи Юдзана (1639 – 1730) “Начальные основы воинских искусств” (“Будо сёсин сю”). И наконец, в 1716 г. вышли 11 томов книги “Сокрытое в листве” (“Хагакурэ”), ставшей “священным писанием” буси. Это любопытное произведение принадлежало Ямамото Цунетомо, монаху, а в прошлом самураю клана Сага на южном острове Кюсю. После смерти своего господина, даймё Набэсима Наосигэ, которому он верно служил десять лет, Ямамото принял постриг и всю оставшуюся жизнь посвятил обобщению догматов самурайской чести.
Бусидо даже нельзя назвать учением в прямом смысле, это, скорее, одна из форм выражения феодальной идеологии, её основные положения и принципы, развивавшиеся из поколения в поколение в течении длительного времени. Бусидо это особая мораль, выработанная сословием воинов, входивших в господствующий класс Японии, которая представляла собой систему взглядов, норм и оценок, касавшихся поведения самураев, способов воспитания самурайской молодёжи, создания и укрепления определённых нравственных качеств и отношений.
При всём этом бусидо являлось сословной моралью. Оно служило только самурайству, оправдывало все его действия и отстаивало его интересы. Чётко и довольно вразумительно требования Бусидо сформулированы в “Начальных основах воинских искусств” Дайдодзи Юдзана:
“Истинная храбрость заключается в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть.
“К смерти следует идти с ясным сознанием того, что надлежит делать самураю и что унижает его достоинство.
“Следует взвешивать каждое слово и неизменно задавать себе вопрос, правда ли то, что собираешься сказать.
“Необходимо быть умеренным в еде и избегать распущенности.
“В делах повседневных помнить о смерти и хранить это слово в сердце.
“Уважать правило “ствола и ветвей”. Забыть его – значит никогда не постигнуть добродетели, а человек, пренебрегающий добродетелью сыновней почтительности, не есть самурай. Родители – ствол дерева, дети – его ветви.
“Самурай должен быть не только примерным сыном, но и верноподданным. Он не оставит господина даже в том случае, если число вассалов его сократится со ста до десяти и с десяти до одного.
“На войне верность самурая проявляется в том, чтобы без страха идти на вражеские стрелы и копья, жертвуя жизнью, если того требует долг.
“Верность, справедливость и мужество суть три природные добродетели самурая.
“Во время сна самураю не следует ложиться ногами в сторону резиденции сюзерена. В сторону господина не подобает целиться ни при стрельбе из лука, ни при упражнениях с копьём.
“Если самурай, лёжа в постели, слышит разговор о своём господине или собирается сказать что-либо сам, он должен встать и одеться.
“Сокол не подбирает брошенные зёрна, даже если умирает с голоду. Так и самурай, орудуя зубочисткой, должен показывать, что сыт, даже если он ничего не ел.
“Если на войне самураю случится проиграть бой и он должен будет сложить голову, ему следует гордо назвать своё имя и умереть с улыбкой без унизительной поспешности.
“Будучи смертельно ранен, так что никакие средства уже не могут его спасти, самурай должен почтительно обратиться со словами прощания к старшим по положению и спокойно испустить дух, подчиняясь неизбежному.
“Обладающий лишь грубой силой не достоин звания самурая. Не говоря уж о необходимости изучения наук, воин должен использовать досуг для упражнений в поэзии и постижения чайной церемонии.
“Возле своего дома самурай может соорудить скромный чайный павильон, в котором надлежит использовать новые картины-какэмоно, современные скромные чашки и налакированный керамический чайник”.

Самурайская мораль сформировалась в общих чертах одновременно с системой сёгуната, однако основы её существовали задолго до этого времени. Нитобэ Инадзо выделял в качестве основных источников бусидо буддизм и синто, а также учения Конфуция и Мэн-цзы. И действительно, буддизм и конфуцианство, пришедшие в Японию из Китая вместе с его культурой, имели большой успех у аристократии и быстро распространились среди самурайства. То, чего не доставало самураям в канонах буддизма и конфуцианства, в изобилии давало воинам синто.
Наиболее важными доктринами, которые бусидо почерпнуло из синтоизма – древней религии японцев, представлявшей собой сочетание культа природы, предков, веры в магию, существование души и духов, были любовь к природе, предкам, духам природы и предков, к стране и государю. Заимствования из синто, которые восприняло бусидо, были объединены в два понятия: патриотизма и верноподданичества. Особенно сильное влияние на бусидо оказал буддизм махаянистского направления, проникший в Японию в 522 г. Многие философские истины буддизма наиболее полно отвечали потребностям и интересам самураев. При этом популярнейшей сектой буддизма была “дзен”, монахи которой внесли значительный вклад в дело развития бусидо.
Созвучие мировоззрения сословия воинов, с положениями дзен-буддизма позволили использовать секту “дзен” в качестве религиозно-философской основы этических наставлений самурайства. Так, например, бусидо восприняло из дзен идею строгого самоконтроля. Самоконтроль и самообладание были возведены в ранг добродетели и считались ценными качествами характера самурая.
В непосредственной связи с бусидо стояла также медитация дзен, вырабатывавшая у самурая уверенность и хладнокровие перед лицом смерти, которые рассматривались как нечто положительное и великое, как мужественное вхождение в “му” – небытие.
Из конфуцианства идеология самураев прежде всего восприняла конфуцианские требования о “верности долгу”, послушании своему господину, а также требования, касающиеся морального совершенствования личности. Конфуцианство способствовало возникновению в среде самураев и в их идеологии презрения к производительному труду, в частности к труду крестьян. Это отношение оправдывало безжалостную эксплуатацию японского крестьянства изречением, приписываемым Конфуцию: “Кормящийся от народа управляет им”. То же самое легло в основу этико-политической философии Мэн-цзы, другого корифея конфуцианства, который называл принцип управления господствующего класса “всеобщим законом вселенной”.
Так под воздействием синто, буддизма и конфуцианства формировались основные принципы самурайской этики, входившие в качестве составной части в мораль феодального общества, имеющую название “дакоту” (кит.: дао-дэ).
В числе главных принципов самурайской морали выделялись: верность господину; вежливость; мужество; правдивость; простоту и воздержанность; презрение к личной выгоде и деньгам. Таким образом, основным в бусидо были верность сюзерену, с которым буси находился в отношениях покровительства и служения, и честь оружия, являвшегося привилегией воина-профессионала, а не идеи лояльности к монарху или патриотического отношения ко всей Японии.
Личный героизм самураев, жажда подвига и славы не должны были служить, по буси, самоцелью. Всё это было подчинено идеологией правящего класса более высокой цели, а именно: идее верности, которая покрывала собой всё содержание общественной и личной морали воина. Принцип верности выражался в беззаветном служении сюзерену и опирался на положения о верности, почёрпнутые из синто, буддийское убеждение в бренности всего земного, которое усиливало у самурая дух самопожертвования и не боязни смерти, и философию конфуцианства, сделавшую лояльность (верность вассала феодалу) первой добродетелью. Верность по отношению к своему господину требовала от самурая полного отрешения от личных интересов. Однако верность вассала не подразумевала принесение ей в жертву совести самурая. Бусидо не учило людей отказываться от своих убеждений даже для сюзерена, поэтому в случае, когда феодал требовал от вассала действий, идущих вразрез с убеждениями последнего, тот должен был всеми силами стараться убедить своего князя не совершать поступка, порочащего имя благородного человека. Если это оканчивалось неудачей, самурай обязан был доказать искренность своих слов, прибегнув к самоубийству путём харакири. При всех других обстоятельствах бусидо призывало жертвовать всем ради верности.
В качестве наглядного примера обычно приводится история, в которой бывшие подданные князя Митидзанэ, попавшего в немилость к сёгуну и сосланного, исполняют долг верности по отношению к своему господину. Один из них жертвует жизнью своего сына ради жизни сына своего прежнего даймё, выдавая ребёнка врагам Митидзанэ, стремившимся истребить род князя.
В моральном кодексе самураев феодальной эпохи большое значение придавалось также катакиути – кровной мести, узаконенной бусидо в качестве вида нравственного удовлетворения чувства справедливости. Верность сюзерену требовала непременного отмщения за оскорбление господина. Конфуций по этому поводу сказал следующее: “Обиду надо заглаживать справедливостью”.
Рядом с верностью стоял принцип долга, превративший естественную настойчивость и упорство воинов в возвышенное начало морального порядка. В соответствии с догмами конфуцианства долг – это “смысл и закон явлений и жизни”, “прямота души и поступков”, или “справедливость”. Из понятия справедливость выводилось понятие “благородство”, которое считалось “высшей чуткостью справедливости”. “Благородство, – сказал один знаменитый буси, – это способность души принять определённое решение… согласно с совестью, без колебания: “Умереть, если это нужно, убить – когда это потребуется”. Другой самурай заметил, что без понятия о благородстве “ни талант, ни наука не могут выработать характера самурая”.
В японском языке долг, чувство (сознание) долга обозначается словом “гири” (букв.: “справедливый принцип”), которое произошло от “гиси” – “верный вассал, человек чести и долга, человек благородства”. Первоначально это слово означало простую и естественную обязанность по отношению к родителям, старшим, обществу, близким и т.д. Со временем термин “гири” распространился и на обязанность по отношению к господину, играя немаловажную роль в этике сословия воинов. В силу этого слово “гири” стало объяснять такие поступки, как жертвование самураями жизнью ради феодала, жертвование родителей детьми и т.д. Выбор между долгом (гири) и чувствами (ниндзё) всегда должен был разрешаться в пользу долга.
Кроме верности и чувства долга одним из ключевых требований Бусидо была личная храбрость, несгибаемое мужество самурая, пример которого даёт нам биография Такэда Сингэна. Как-то раз заклятый враг князя – Уэсуги Кэнсин пробился к шатру, где восседал Такэда в окружении нескольких телохранителей. Занеся меч над головой Непобедимого, Кэнсин саркастически спросил, что тот собирается делать перед лицом смерти. Такэда хладнокровно отразил меч противника своим боевым железным веером и тут же, нисколько не изменившись в лице, сложил лирическое пятистишие. Подоспевшая охрана вынудила пристыженного Кэнсина удалиться. Мужество подобного рода, впитавшееся в плоть и кровь самурая, не покидало его в самых трудных ситуациях. Оно было плодом физической закалки, психической уравновешенности и спокойного презрения к смерти. Мужество, как некое благороднейшее свойство человеческой природы вообще, по конфуцианской формулировке, включает в себя также понятия “храбрость”, “отвага”, “смелость”. Бусидо признавало только разумную храбрость, осуждая напрасный риск; неразумная, бесцельная смерть считалась “собачьей смертью”.
Принцип скромности вырабатывался вследствие подчинённого положения рядовых воинов, невозможности для них поднимать голову перед своим господином. К скромности было близко также понятие “вежливость”, подразумевавшее терпение, отсутствие зависти и зла. В лучшей своей форме вежливость приближалась, по конфуцианским понятиям, к любви. Развитию принципа вежливости способствовали постоянные упражнения в правильности манер, которые должны были привести все члены организма в гармонию, “при которой поведение будет показывать господство духа над плотью”.
Наряду с указанными выше основными принципами самурайская этика включала в себя ряд второстепенных, неразрывно связанных с главными и определявших поступки и поведение самураев. Умение владеть собой и управлять своими чувствами было доведено у самураев до большого совершенства. Душевное равновесие являлось идеалом бусидо, поэтому самурайская этика возвела этот принцип в ранг добродетели и высоко его ценила. Яркой иллюстрацией способности к самоконтролю самураев является обряд харакири. Самоубийство считалось среди самураев высшим подвигом и высшим проявлением личного героизма. Примером исключительного самообладания, выдержки и духовной стойкости во время церемонии харакири может являться история братьев Сакон, Наики и Хатимаро.
Сакон, которому было 24 года, и Наики – 17 лет – за несправедливость по отношению к отцу решили отомстить обидчику – сёгуну Иэясу. Однако они были схвачены, как только вошли в лагерь Иэясу. Старый генерал был восхищён мужеством юношей, осмелившихся покуситься на его жизнь, и отдал приказ позволить им умереть почётной смертью. Их третьего, самого младшего брата Хатимаро, которому было всего восемь лет, ждала та же участь, поскольку приговор был вынесен всем мужчинам их семейства, и троих братьев сопроводили в монастырь, где должна была состояться казнь. До наших дней сохранился дневник врача, присутствовавшего при этом и описавшего такую сцену:

“Когда приговорённые присели в ряд для отправления последней части экзекуции, Сакон повернулся к самому младшему брату и сказал: “Начинай первым – я хочу убедиться, что ты сделал всё правильно”. Младший брат ответил, что он никогда не видел, как проводят сэппуку и поэтому хотел бы понаблюдать, как это сделают они, старшие, чтобы потом повторить их действия.
Старшие братья улыбнулись сквозь слёзы – “Отлично сказано, братишка! Ты можешь гордиться тем, что ты сын своего отца” – и усадили его между собой. Сакон вонзил кинжал в левую часть живота и сказал: “Смотри! Теперь понимаешь? Только не вводи кинжал слишком глубоко, не то можешь опрокинуться назад. Наклоняйся вперёд и твёрдо прижимай к полу колени”. Найки сделал то же самое и сказал малышу: “Держи глаза открытыми, иначе будешь похож на умирающую женщину. Если кинжал застрянет внутри или тебе не будет хватать силы, наберись смелости и постарайся удвоить свои усилия, чтобы провести его вправо”. Мальчик смотрел то на одного, то на другого, а когда они испустили дух, он хладнокровно вскрыл себе живот, чуть не перерезав себя пополам, и последовал примеру тех, кто лежал по обе стороны от него”.

Не менее показателен пример харакири Таки Дзендзабуро, при котором присутствовал секретарь английского посольства в Японии А.Б.Митфорд, приглашённый на церемонию в качестве одного из семи свидетелей-иностранцев. Харакири было утверждено императором по требованию правительства Англии в связи с приказом, отданным Таки Дзендзабуро своим самураям в Кобэ (1868), открыть огонь по иностранцам. Митфорд подробно описал весь обряд харакири в своих “Рассказах о Древней Японии”, преклоняясь перед мужественным поведением приговорённого. Митфорд так описывает реальный случай его исполнения, который он наблюдал своими глазами:

“Мы (семеро иностранцев) были приглашены японцами в качестве свидетелей в хондо, центральный зал храма, где должна была проходить эта церемония. Это была очень впечатляющая сцена. Огромный зал с высоким сводом, опирающимся на тёмные деревянные колонны. С потолка спускалось множество тех позолоченных ламп и украшений, которые обычны для буддийских храмов. Перед высоким алтарём, там, где пол, покрытый прекрасными белыми коврами, поднимался над землёй на три-четыре дюйма, был расстелен алый войлочный коврик. Длинные свечи, расставленные на равных расстояниях друг от друга, озаряли всё вокруг призрачным и таинственным светом, настолько тусклым, что он едва позволял следить за происходящим. Семеро японцев заняли свои места по левую сторону от возвышения перед алтарём, а мы, семеро чужеземцев, были проведены направо. Больше в храме никого не было. Через несколько минут беспокойного ожидания в зал вошёл Таки Дзендзабуро, крупный тридцатидвухлетний мужчина благородной наружности, наряженный в церемониальные одежды с особыми пеньковыми крыльями, которые одеваются по торжественным случаям. Его сопровождали кайсяку и трое официальных чиновников, одетые в дзимбаори – военные мундиры, отделанные золотом. Следует заметить, что понятие кайсяку означает не совсем то, что наш “палач”. На эту службу выбираются только благородные мужи; во многих случаях эту роль исполняет кровный родственник или друг осуждённого, и отношения между ними соответствуют скорее отношением начальника и подчинённого, чем жертвы и палача. В этом случае кайсяку был ученик Таки Дзендзабуро – он был выбран товарищами последнего из всего круга его друзей по причине высокого мастерства в фехтовании мечом.
Вместе с кайсяку, по левую руку от него, Таки Дзендзабуро медленно приблизился к японцам, и оба поклонились семерым свидетелям. Потом они подошли к нам, и приветствовали нас таким же образом – возможно, даже с большим почтением. В обоих случаях ответом был такой же церемонный приветственный поклон. Медленно и с огромным достоинством осуждённый поднялся на возвышение перед алтарём, дважды низко поклонился ему и присел на войлочном коврике спиной к алтарю. Кайсяку склонился по левую сторону от него. Один из трёх провожатых выступил вперёд, вынул подставку, подобную той, какая используется для подношений в храме, на которой, обёрнутый в бумагу, лежал вакидзаси – японский короткий меч, или кинжал, длиной в девять с половиной дюймов; края и кончик этого меча остры как бритва. Поклонившись, он протянул его осуждённому, который принял его обеими руками и почтительно вознёс над головой, после чего положил его на пол перед собой.
После ещё одного глубокого поклона Таки Дзендзабуро, голосом, выдававшим ровно столько чувств и колебаний, сколько можно ожидать от человека, делающего мучительное признание, он без единого признака эмоций на лице и в движениях, произнёс следующее:
“Я и только я отдал непосредственный приказ стрелять в чужеземцев в Кобэ, и сделал это ещё раз, когда они пытались скрыться. За это преступление я вскрываю себе живот и прошу присутствующих оказать мне честь и стать свидетелями этого”.
Вновь поклонившись, говоривший позволил своей накидке соскользнуть с плеча и остался обнажённым до пояса. Очень аккуратно, как велит обычай, он подобрал рукава под колени, чтобы не упасть на спину, ибо благородный японский аристократ должен, умирая, падать лицом вперёд. Не спеша, крепкой рукой он поднял кинжал, лежащий перед ним; он смотрел на него с грустью, почти с любовью. Он на миг остановился – казалось, он в последний раз собирается с мыслями, – а потом вонзил кинжал глубоко в левую часть живота и медленно провёл его вправо, после чего повернул лезвие в ране, выпуская наружу небольшую струйку крови. Во время этих невыносимо болезненных действий ни один мускул на его лице не пошевелился. Вырвав кинжал из тела, он наклонился вперёд и вытянул шею; лишь сейчас на его лице промелькнуло выражение страдания, но он не издал ни звука. В этот миг кайсяку, который до того сидел в глубоком коленопреклонении слева от него, но внимательно следил за каждым его движением, поднялся на ноги и, выхватил меч и поднял его в воздух. Мелькнуло лезвие, раздался тяжёлый, глухой удар и звук падения: голова была отсечена от тела одним ударом.
Наступила мёртвая тишина, нарушаемая только отвратительными звуками пульсирующей крови, выбрасываемой неподвижным телом, лежащим перед нами, которое лишь несколько минут назад было отважным и рыцарственным мужчиной. Это было ужасно.
Кайсяку низко поклонился, протёр свой меч заранее приготовленным клочком бумаги и сошёл с возвышения. Обагрённый кровью кинжал был торжественно поднят как кровавое свидетельство экзекуции. Двое представителей Микадо покинули свои места, подошли к тому месту, где сидели мы, и попросили нас быть свидетелями того, что смертный приговор, вынесенный Таки Дзендзабуро, был надлежащим образом приведён в исполнение. Церемония завершилась, и мы покинули храм”.

Отношение самурая к смерти, многократно воспетое в литературе и неоднократно подтверждённое историческими примерами, отнюдь не являлось чем-то исключительным для народов Дальнего Востока. Наоборот, оно было естественным для всей даосско-буддийской системы мировоззрения, определявшей жизнь человека как звено в бесконечной цепи перерождений. Самоценность земной жизни для ревностного буддиста любого толка была очень невелика. Дзенский монах, крестьянин, веровавший в милосердие будды Амитабы, священник секты Тэндай и нищий отшельник, исповедовавший тантрическое учение Сингон, в равной степени считали жизнь иллюзорным кратковременным эпизодом в бесконечной драме Бытия. Буддийский тезис о непостоянстве всего сущего (мудзё-кан) лежит в основе всей японской культуры.

С чем же сравнить
тело твоё, человек?
Призрачна жизнь,
словно роса на траве,
словно мерцанье зарниц.

В этом стихотворении дзенского мастера Роана отражён не субъективный взгляд на действительность, а универсальная истина, не требующих никаких подтверждений. Именно такое представление о смерти было присуще и самураям, которые видели своё предназначение в том, чтобы “уподобиться опадающим лепесткам сакуры”, погибнуть в бою, “словно яшма, разбивающаяся об утёс”.
Но мы хорошо знаем, что между набожностью и подлинной верой пролегает глубокая пропасть. От первой – рукой подать до ханжества, от второй – до фанатической самоотдачи. Так же по-разному воспринимали идею смерти собратья по вере – преуспевающий купец, посвятивший жизнь наживе, сакэ, певичкам, и суровый воин, закаливший тело и дух в бесчисленных схватках.
Самодисциплина, усугублявшаяся изощрёнными регламентациями, заставляла самурая всегда и во всём следовать закону чести, что, согласно убеждениям верующего буддиста, благотворным образом влияло на карму и обеспечивало счастье в следующих рождениях.
Речь идёт не о презрении к смерти, а о равнодушном отношении к ней, о естественном принятии небытия, ожидающего “по ту сторону добра и зла”. Самураи превратили тривиальную религиозную догму в средство воспитания сверхчеловеческого бесстрашия. Примеры достижения фантастических результатов путём культивирования и доведения, казалось бы, до абсурда вполне заурядных свойств человеческой физиологии и психики можно встретить почти во всех воинских искусствах. Самурай же по долгу службы становился носителем целого комплекса бу-дзюцу, и применение их на ратном поле зависело прежде всего от глубины презрения к смерти, от стремления к смерти.
Дайдодзи Юдзан писал: “Для самурая наиболее существенной и жизненно важной является идея смерти – идея, которую он должен лелеять днём и ночью, с рассвета первого дня года и до последней минуты последнего дня. Когда понятие смерти прочно овладеет тобой, ты сможешь исполнять свой долг в наилучшем и наиполнейшем виде: ты будешь верен господину, почтителен к родителям и тем самым сможешь избежать всех невзгод. Таким образом ты не только сможешь продлить свою жизнь, но и поднимешь собственное достоинство в глазах окружающих. Подумай, как непрочна жизнь, особенно жизнь воина. Уразумев это, ты будешь воспринимать каждый день как последний в своей жизни и посвятишь его выполнению важнейших обязательств. Не позволяй мыслям о долгой жизни завладеть собою, иначе погрязнешь в пороках и беспутстве, окончишь дни свои в позоре бесчестья”. Едва ли нуждается в доказательстве тезис о том, что воин, начисто лишённый страха смерти и видящий в смерти лишь дело чести, обладает в бою всеми преимуществами перед воином, судорожно преодолевающим естественные человеческие эмоции – чувство страха и инстинкт самосохранения. “Сокрытое в листве” ставит смерть в центре всех представлений о чести и долге самурая: “Бусидо – Путь воина – означает смерть. Когда для выбора имеется два пути, выбирай тот, который ведёт к смерти. Не рассуждай! Направь мысль на путь, который ты предпочёл, и иди! Каждое утро думай о том, как надо умирать. Каждый вечер освежай свой ум мыслями о смерти. И пусть так будет всегда. Воспитывай свой разум. Когда твоя мысль постоянно будет вращаться около смерти, твой жизненный путь будет прям и прост. Твоя воля выполнит свой долг, твой щит превратится в стальной щит.”
Для битвы “Сокрытое в листве” предписывает самураю бездумную отвагу, граничащую с безрассудством: “Ты никогда не сможешь совершить подвиг, если будешь следить за ходом сражения. Только тогда ты достигнешь многого, когда, не обращая внимания на окружающее, станешь биться отчаянно, как бешеный. Бусидо запрещает увлекаться рассуждениями. Рассуждающий воин не может принести пользу в бою”.
Ямамото Цунэтомо в своём пространном, хотя и весьма сумбурном, труде многократно возвращается к идее смерти, вознося хвалу беззаветной решимости умереть: “Все мы предпочитаем жизнь смерти, все наши мысли и чувства, естественно, влекут нас к жизни. Если ты, не достигнув цели, останешься в живых, – ты трус. Это важное соображение не следует упускать из виду.
Если же ты умрёшь, не достигнув цели, может быть, твоя смерть будет глупой и никчёмной, но зато честь твоя не пострадает… Когда решимость твоя умереть в любой момент утвердится окончательно, знай, что ты в совершенстве овладел Бусидо – жизнь твоя будет безупречна и долг будет выполнен”. Дзен воспитывал в самураях не просто равнодушие к смерти, но даже своеобразную любовь к ней как к верному средству самоутверждения. Такому подходу нельзя отказать в рационализме. Не случайно выдающиеся полководцы средневековья воспитывали себя и своих солдат в традициях самопожертвования. Уэсуги Кэнсин, бывший, как и его извечный соперник Такэда, “обращённым”, или монахом в миру (ню-до), ревностным адептом Дзен, поучал вассалов: “Те, кто держится за жизнь, умирают, а те, кто не боится смерти, живут. Всё решает дух. Постигнете дух, овладейте им, и вы поймёте, что есть в вас нечто превыше жизни и смерти – то, что, в воде не тонет и в огне не горит”.
Со временем смерть во имя долга стала восприниматься в самурайской среде как довольно трудный, но не лишённый эстетического наслаждения этап самосовершенствования. О смерти много и прочувствованно рассуждали, смертью восторгались, к красивой смерти стремились. Тот же Уэсуги Кэнсин, павший от руки наёмного убийцы, оставил такие строки:

Ни раем, ни адом
меня уже не смутить,
и в лунном сиянье
стою непоколебим -
ни облачка на душе…

Умение абстрагироваться от мирской суеты, от прозы жизни, от жестокостей военного времени высоко ценилось в самурайской среде. Способность видеть “вечность в чашечке цветка” с ранних лет заботливо пестовалась в юношах и девушках родителями, учителями, всем их окружением. В подражание китайским классикам такой образ жизни, при котором человек может даже на грани между жизнью и смертью наслаждаться красотами пейзажа, называли в Японии фурю (кит. Фэнлю), что означает “ветер и поток”. Подобное мировоззрение позволяло неизменно воспринимать жизнь как “ветер и поток” во всей её эфемерной полноте. Наиболее совершенным воплощением философии “ветра и потока” стал широко распространённый среди самураев обычай слагать перед смертью “прощальное” стихотворение – чаще всего в жанре пейзажной лирики.
Так как конкретная земная жизнь для буддиста была лишь звеном в длинной цепи перерождений, обусловленных кармой, то для него не существовало стены между бытием и небытием, жизнью и смертью. Однако человек способен облагородить каждое мгновение жизни, осознав и прочувствовав первозданную красоту окружающего “бренного мира”, красоту непостоянства. Парадоксально, но именно в смерти идеологи самурайства усматривали дополнительный источник силы, почти сверхъестественного могущества и одновременно гражданской добродетели: “Путь самурая есть одержимость смертью. Подчас десятеро противников не в силах одолеть одного воина, проникнутого решимостью умереть. Великие дела нельзя совершить в обычном состоянии духа. Нужно обратиться в фанатика и пестовать страсть к смерти. К тому времени, когда разовьётся в человеке способность различать добро и зло, может быть уже слишком поздно. Для самурая надо всем довлеют верность господину и сыновняя преданность, но единственное, что поистине нужно ему, – одержимость смертью. Если одержимость смертью достигнута, верность господину и сыновняя преданность придут сами собой – гласит “Сокрытое в листве”.
Смерть превратилась в высшую форму добродетели. Оскорбивший добродетель должен погибнуть. Не сумевший отстоять добродетель тоже должен погибнуть. Это так же нормально, как восход солнца и наступление ночи, как любой закон природы. Поэтому кровавая вендетта и массовые избиения вражеских солдат были для самурая так же естественны, как и массовые самоубийства в связи с поражением или индивидуальное харакири. Чувство чести. Сознание собственного достоинства воспитывалось у детей самураев с детства. Воины строго охраняли своё “доброе имя” – чувство стыда было для самурая самым тяжёлым. Японская поговорка гласит: “Бесчестье подобно порезу на дереве, который со временем делается всё больше и больше”.
Честь и слава ценились дороже жизни, поэтому, когда на карту ставилось одно из этих понятий, самурай, не раздумывая, отдавал за него свою жизнь. Нередко из-за одного слова, задевающего честь самурая, в ход пускалось оружие; такие схватки буси заканчивались, как правило, смертью или ранением.
Во всех своих действиях самурай должен был исходить из соображений высшей справедливости и честности, что, разумеется было утопией во времена коварных интриг, заговоров и междоусобных войн. Тем не менее в частностях самураи были весьма щепетильны. Поговорка “буси ва ни гон наси” (“слово самурая свято”) появилась не случайно, ибо самураи презирали ложь. Презрение ко лжи не мешало им, однако, оправдывать лесть, бахвальство и хитрость, которую при случае можно было назвать “военной”, а их утончённый эстетизм нередко граничил с садизмом.
Ложь для самурая была равна трусости.
Слово самурая имело вес без всяких письменных обязательств, которые, по его мнению, унижали достоинство. Как правило, слово, даваемое самураем, было гарантией правдивости уверения. На клятву же многие из самураев смотрели как на унижение их чести. Очевидно, именно поэтому в японском языке нет слова “ложь”; слово “усо” употребляется как отрицание правдивости (макото) или факта (хонто). Кроме чисто профессиональных особенностей, присущих сословию воинов, самурай должен был, по бусидо, обладать также благосклонностью, милосердием, чувством жалости, великодушием, симпатией к людям. Милосердие самурая (бусино насакэ) не было просто слепым импульсом, оно находилось в определённом отношении к справедливости, так как означало сохранение или уничтожение жизни. Основой милосердия считалось сострадание, потому что “милосердный человек самый внимательный к тем, кто страдает и находится в несчастье”. Этикет войны требовал от самурая не проливать кровь более слабого побеждённого противника. Исходя из этого, бусидо объявило сострадание к слабым, беспомощным, униженным особой добродетелью самураев. Однако принцип милосердия, который бусидо считало принадлежностью каждого воина, часто нарушался жестокой действительностью феодальных времён, когда самураи грабили и убивали мирное население побеждённых княжеств и кланов. Облик “истинного” самурая должен был содержать в себе ещё и принципы “сыновней почтительности”, обусловленные древним понятием патриархального рода, и “братской привязанности”. Японского рыцаря уже в детстве учили презрению к торговцам и деньгам, что должно было сделать его совесть “неподкупной” в течение всей жизни. Самурай, который не разбирался в покупной способности монет, считался хорошо воспитанным. Естественно, каждый буси понимал, что без наличия средств невозможно ведение войны, тем не менее счёт денег и финансовые операции представлялись самым низшим представителям кланов.
Бусидо развивало в воинах любовь к оружию, которое должно было внушать самураям чувство “самоуважения” и в то же время ответственности, так как самурайская этика считала беспорядочное употребление меча бесчестьем и предписывала его применение только в случае необходимости. Всё это достигалось путём воспитания, основной целью которого, согласно бусидо, была выработка характера; развитие же ума, дара слова и благоразумия кодекс чести считал второстепенными элементами. На первый взгляд, многие из принципов бусидо могут показаться сами по себе положительными, например неподкупность, резко отрицательное отношение к накоплению богатств и вообще пренебрежение к деньгам и материальным ценностям, как таковым. Не может не вызывать симпатии развитие человеком таких качеств, как мужество, самообладание, правдивость, скромность, чувство собственного достоинства и т.п.
Однако мораль сословия самураев служила только сословию данного класса, она была действительна только в среде военно-служилого дворянства и не распространялась на отношения буси с низшими слоями, находившимися вне законов самурайской морали. Анализ отношений между самураями и низшими социальными слоями феодальной общности Японии – крестьянами, ремесленниками, париями и др. показывает, что моральные принципы бусидо были не равнозначными для господствующего класса и простонародья. Если скромность предписывала самураю вести себя с господином подчёркнуто вежливо и скромно, быть терпеливым, то в отношениях с простолюдином буси, наоборот, держался надменно и заносчиво. Здесь ни о какой вежливости не могло быть и речи. Самообладание, предписывавшее воину необходимость в совершенстве владеть собой, также было неприемлемо в отношении самурая к простонародью. Воин нисколько не старался себя сдерживать, если имел дело с крестьянином или горожанином. Любое оскорбление чести и достоинства буси (даже если ему это только показалось) или неуважительное отношение к официальному положению воина позволяло немедленно пустить в ход оружие, несмотря на то что бусидо учило прибегать к мечу только в случае крайней необходимости и всё время помнить о чувстве ответственности за оружие. Тем не менее случаи беспорядочного употребления в дело меча очень часто приводили в феодальные времена к многочисленным убийствам мирного населения самураями. То же можно сказать и о воспитании благосклонности, занимавшей в самурайской морали одно из важных мест. Воины-профессионалы, привыкшие к жестокости, были далеки от милосердия, сострадания, чувства жалости и симпатии к людям.
Многочисленные войны, длившиеся несколько веков вплоть до объединения страны под властью сёгуна Токугава в начале XVII в., велись при непосредственном участии самураев, которым было чуждо сознание ценности человеческой жизни, так как они совершали самые жестокие поступки, не останавливаясь перед убийством, и развивали в себе черты, противные человечности.
Жизнь врага, в глазах самурая, не стоила ломаного гроша, поэтому в пылу сражения и речи не могло быть о пощаде и сострадании. Помиловать побеждённого можно было лишь из тактических соображений или в расчёте на богатый выкуп. Каждое новое убийство на поле брани должно было стимулировать личную храбрость самурая – таким образом, враг приобретал свойства некоего пассивного стимула отваги. Отсюда берёт начало и людоедский обычай кимо-тори. По синтоистским поверьям, источником смелости в теле человека служит печень (кимо). Считалось, что, съев сырую печень поверженного противника, получаешь новый заряд смелости. Наиболее кровожадные самураи рассекали врага надвое от левого плеча до правого бока приёмом кэса-гири (“монашеский плащ”) и тут же, выхватив из живого тела трепещущую печень, пожирали её.
О ритуальном вспарывании живота харакири (сэппуку) писали многие исследователи, видя в нём пережитки варварских обрядов, синтоистских жертвенных мистерий и шаманских культов айнов. Здесь мы снова сталкиваемся с тезисом “добродетель, подтверждённая смертью”. Ведь не случайно самурай, погрешивший против заповедей Бусидо, но не совершивший низменного по характеру поступка, был избавлен от постыдной церемонии казни. Сюзерен присылал ему приказание совершить сэппуку, чтобы таким образом восстановить честь имени. Семья осуждённого в таком случае не подвергалась преследованиям.
Добродетель, в понимании самурая, была сложным конгломератом моральных установок. Остаётся лишь вопрос о роли личности в этой системе моральных приорий.

Японские исследователи склоняются к тому, что базой всей традиционной этики японского народа служит идея “он” – “отплаты за благодеяния”. Отсюда берут начало иерархические связи и отношения между людьми. В космогонических воззрениях всех племён дальневосточного региона (ареала культурного влияния древнего Китая) Вселенная предстаёт как гигантский единый организм, продукт животворной биоэнергии (кит. – ци, или яп. – ки), бесконечно членящийся на несметное количество частей, которые образуют всевозможные органические и неорганические соединения. Человек, будучи одним из таких соединений, не может пребывать вне соединения высшего порядка, каким является коллектив – семья, род, клан, государство – и далее соответственно Азия, Мир, Вселенная. Человек является порождением всех соединений высшего порядка и порождающим для своих потомков для своих потомков и подчинённых. Таковыми являются постулаты, общие для синтоизма, буддизма и конфуцианства.
Участник подобного миропорядка должен был испытывать чувство благодарности ко всем “порождающим” и проявлять уважение к своим родителям, предкам и божествам рода, вышестоящим, правителю, далее к императору (тэнно) как к началу, скрепляющему нацию, и к его божественным предкам, формообразующим Вселенную. Синтоистская доктрина “государства как единого тела” (кокутай), главой которого является император, прекрасно дополнялась конфуцианским учением о “мировой семье”, где классическая триада – Небо и Земля, порождающие человека, – соподчиняла по убывающей все звенья социальной структуры. Практическим путём к осуществлению “долга благодарности” для самурая было следование пяти классическим “постоянствам”: гуманности, справедливости, благонравию, мудрости и правдивости. Все эти добродетельные свойства, как известно, по конфуцианскому канону, призваны были регламентировать нормы важнейших отношений (го рин): между господином и слугой, отцом и сыном, мужем и женой, старшим и младшим и между друзьями.
Самурайская мораль предъявляла к буси серьёзные требования для исполнения “он”, развивающие абстрактные этические положения в стройную практическую систему. Прежде всего воин должен был воспитать в себе отрешённость от личного блага. Далее следовало претворить эту отрешённость в дух сознательного самопожертвования ради интересов долга. Личность, проникнутая духом самопожертвования и усвоившая закон чести, вместе с законом гуманности должна была направить все силы на достижение всеобщего блага в рамках своего рода, клана и т.д. Здесь вступал в действие принцип взаимной защиты и поддержки.
Идеалы Бусидо, хотя и сводятся в первую очередь к апологии фанатической верности долгу, в общем противоположны идеалам тупого армейского солдафонства. Даже изощрённое владение оружием само по себе, в отрыве от духовности, не может служить подтверждением личных достоинств самурая: “Человек, который завоёвывает репутацию благодаря техническому совершенству в воинских искусствах, просто глуп. По неразумению своему он все силы сосредотачивает на одном и добивается в этом деле успехов, отказываясь думать обо всём остальном. Такой человек ни на что не годен!”, – утверждает Ямамото Цунэтомо.
Самурайская доблесть должна проявляться не в заносчивости, не в пустом фанфаронстве и безоглядной слепой храбрости, а в упорной ежедневной работе над собой, в тщательной шлифовке мастерства и стремлении подняться на новую ступень:

“Молодым людям следует совершенствовать свои качества воина так, чтобы у каждого была твёрдая уверенность: “Я лучший в Японии!”
В то же время юный самурай должен ежедневно здраво оценивать свои занятия и быстро ликвидировать обнаруженные пробелы и недостатки. Кто не будет именно в таком смысле понимать самурайскую доблесть, ничего не сможет добиться”, – поясняет “Сокрытое в листве”. Гордость и заносчивость самурая на первый взгляд противоречат принципам бусидо, но то же сочинение трактует гордость как один из столпов самурайской чести: “Есть два вида гордости – внутренняя и внешняя. Ничтожен тот самурай, который не обладает обоими видами гордости. Можно уподобить гордость клинку, который следует наточить, прежде чем вложить в ножны. Время от времени клинок вынимают, поднимают на уровень глаз, начисто протирают, затем снова прячут в ножны. Если самурай постоянно размахивает обнажённым мечом, все сочтут, что приближаться к нему не следует, и у него не будет друзей. В то же время, если меч никогда не вынимался из ножен, лезвие потускнеет, и люди перестанут считаться с хозяином”. Гордость и самоуважение самурая должны были проявляться не только в храбрости на поле боя, но и в стойкости, столь необходимой каждому в повседневной жизни: “Даже в случайном разговоре самурай не имеет права жаловаться. Он должен постоянно контролировать себя, чтобы случайно не проронить словечка, уличающего в слабости. По случайному замечанию, произнесённому невзначай, можно догадаться об истинной природе человека”, пишет Ямамото Цунэтомо.

Не приходится удивляться, что в феодальной клановой системе, где благополучие буси и его рода целиком зависело от расположения сюзерена, главным из всех “пяти видов человеческих отношений” раз и навсегда стала связь между господином и слугой. Хотя самураи воспитывались на дидактических конфуцианских хрестоматиях вроде “Двадцати четырёх почтительных сыновней Китая”, верность господину часто брала верх над сыновней почтительностью и постоянно – над родительской любовью, относящейся к сфере “чувствительности”. Предания о знаменитых самураях и литературные произведения, в которых правда переплетается с вымыслом, изобилуют примерами торжества вассального долга над узами родства и дружбы.
Сюжет заклания собственного сына (дочери, внука) ради спасения жизни или чести членов семьи сюзерена получил повсеместное распространение. Нечего и говорить о том, с какой радостью самурай приносил свою жизнь на алтарь служения великому закону гири. Быть щитом и мечом господина – в этом видели буси свой долг и единственную возможность следования своему Пути (До). Единственной же гарантией наилучшего выполнения долга, предначертанного самураю в его земной жизни, было овладение тайнами воинских искусств и через них – тайной мироздания, гармонического единства Неба, Земли и Человека.
Стоит остановиться также более подробно и на догмате абсолютной верности вассала сюзерену, положенному в основу морали воинов.
Бесспорно то, что идея преданности слуги своему господину не всегда было бескорыстным. Самураи храбро сражались на поле боя, но не забывали требовать награду за свою “военную доблесть”. Многочисленное количество прошений с изложением обстоятельств проявления доблести, написанных с целью получения награды свидетельствует о том, что мораль самураев не была истинной моралью самопожертвования. Все интересы самураев были сосредоточены на том, чтобы поддерживать свою семью и обеспечить будущее своим потомкам, верность же господину была лишь средством для достижения этой цели.
Следствием стало желание самурая выделиться среди других, совершить личный подвиг и тем самым отличиться перед господином, заслужить себе славу, почёт и соответственно вознаграждение. Отсюда специфика и своеобразие самурайских дружин эпохи средневековья. Личные армии феодальных князей были не единым целым, а скорее массой воинов-одиночек, стремившихся к героическому поступку, что и обусловило в немалой мере огромную массу подвигов, совершённых самураями. Упоминаниями об этих “героических деяниях” буквально заполнена литература о войнах эпохи средневековья.
Таким образом, налицо двоякое отношение самураев к богатству. Самураи подчёркивали своё презрение к деньгам и всему, что с ними связано. Это предписывала мораль. Что же касается крупных феодалов, то им особенно выгодно было культивировать данный принцип среди воинов-профессионалов. Идеология самурайства развивала его и направляла в определённое русло, подчиняла целям служения господину. Человек, захваченный идеей презрения к материальным ценностям, должен был стать в руках феодала машиной, не останавливающейся ни перед чем, слепо исполняющей требования даймё и подчиняющейся только ему одному. Такой воин, по бусидо, не должен был в силу своей неподкупности предавать хозяина до самой смерти и при любых обстоятельствах. С другой стороны, и вассалы и феодалы были одинаковы по своей сути. И феодальные князья и самураи стремились урвать для себя по возможности как можно больше. Тут и происходило нарушение принципов бусидо, возникала коллизия, обусловленная действительностью феодального времени. В свою очередь это приводило иногда к прямому предательству.

Цуба – это деталь катаны, которая находится между рукояткой и лезвием меча. Многие думают, что  предназначена для защиты рук от оружия противника. Однако, первоначально она была создана для того, чтобы при поражении катаной врага, руки не соскользнули на лезвие и остались целы.
История цубы очень стара и насчитывает более чем 1400 лет. Со временем цуба приобрела особый, оригинальный японский стиль. Цубы с традиционными узорами стали создаваться примерно с 1300 года, с тех пор возникло множество различных школ по их изготовлению. При создании цубы использовались такие материалы как железо, медь, золото, серебро, латунь и множество других металлических сплавов.
Золото и серебро почти всегда использовались только для украшения, хотя существовали и цубы, полностью изготовленные из золота. Создатели вдохновлялись традиционными японскими узорами, символами кланов, силуэтами растений, пейзажами.
По всему миру можно найти немало коллекционеров этой детали катаны, поэтому на интернет-аукционах выставлено множество экземпляров, самые недорогие из которых стоят около 2000 рублей.

Развитие военного снаряжения Японии имеет свою историю и свои отличительные особенности. Если доспехи европейских рыцарей претерпевали в разные периоды существенные изменения в соответствии с духом и модой времени, в результате введения различных технических и конструктивных новшеств, то военная одежда японских воинов на протяжении веков оставалась почти неизменной. Многие элементы боевого снаряжения, характерные для самурайских доспехов средневековья, были известны уже в бронзовом и железном веках японской истории, т.е. в первые века н.э.
В своих наиболее существенных чертах военное обмундирование буси оформилось уже к XII в. - времени начала длительных междоусобных войн. Несколько веков феодализма, последовавших за этим дали лишь частичные изменения формы и конструкции, целью которых было усовершенствование уже данных образцов доспехов. Объясняется это рациональностью японского военного снаряжения, которое позволяло воину быть более манёвренным и подвижным в бою.
Отдельные пластинки, скреплённые между собой шёлковыми шнурами, делали возможным свободное движение самурая. В японском военном костюме было не очень жарко летом и не холодно зимой. К тому же, в отличие от западноевропейских лат, изготовленных для рыцарей по индивидуальным заказам, эти доспехи было легче приспособить к любой фигуре. В "Нихонги" есть даже упоминание об одевании одного панциря на другой.
Военное снаряжение пользовалось большим уважением и почитанием. Оно передавалось от отца к сыну по наследству. При большой подвижности отдельных частей доспехов было возможно ношение костюма наследниками и при иной конституции их тела.
Начиная с эпохи Камакура, именно искусство изготовления доспехов и вооружения начало очень быстро развиваться, поскольку власть перешла в руки сословия самураев, которые придавали большое значение военному снаряжению.
В комплект самурайского военного костюма (ёрои, или оёрои) обычно входили: шлем с подвижной защитой затылка и шеи; полумаска с прикреплёнными, или удерживаемыми шнурами пластинами для защиты шеи спереди; панцирь; наплечники на левое и правое плечо; латные нарукавники, набедренник; наголенники и обувь. к этому прибавлялись ещё две пластинки с изображением фамильных гербов воина, которые носили на груди.

Комплект военного костюма самурая (ёрои):
- сикоро;
- фукикаэси;
- махисаеи;
- кувагата;
- полумаска;
- нодоагэ; Панцирь (ко):
- мунаита;
- харамаки;
- кусадзури;
- до;
- пластину с гербами;
- наплечник (содэ);
- котэ
- хайдатэ;
- еунэатэ.

Шлем (кабуто) изготовлялся из вертикальных склёпанных между собой узких металлически пластин, поверхность которых покрывали иногда тонким слоем керамики или лаком.
В процессе развития конструкции шлема число полос металла изменялось, что было обусловлено стремлением увеличить сопротивляемость поверхности к удару без увеличения веса, равнявшегося приблизительно 2,5 – 3 кг.
К собственно шлему прикреплялись сзади горизонтальные подвижные пластины (от 3 до 7 шт.), защищавшие шею (сикоро). Верхняя из этих пластин выдвигалась вперёд и отгибалась в виде отворотов (фукикаэси) (на рис.-2) с обеих сторон шлема. Возможно, что они делались по традиции с тех времён, когда шлемы изготовлялись из кожи. На металлических шлемах отвороты могли служить как пружинящее приспособление для смягчения удара мечем. Обычно на фукикаэси прикреплялись фамильные гербы самураев. На передней части шлема заклёпками удерживались козырёк для защиты глаз (махисаси – на рис. -3) и держатель мотыгообразных отростков (кувагата – рис.-4), предназначенных для ослабления ударов, наносимых противником в голову. Между отростками часто укреплялись украшения, символические изображения или металлические зеркала. Считалось, что зеркало имеет магическую силу против всего злого. Скорее всего, это поверие пришло в Японию из Китая, где бронзовые зеркала служили для отпугивания от живых и мёртвых нечистой силы. Верх шлема венчала чеканная розетка, имевшая вентиляционное отверстие или изображение демонического животного (обычно у даймё). Внутренняя сторона козырька и пластин назатыльника окрашивалась, как правило, в красный цвет, что должно было устрашающе действовать на противника. В качестве подкладки кабуто использовалась холщовая материя; на голове шлем удерживался с помощью двух длинных и толстых матерчатых шнуров.

Перед надеванием шлема самураи обвязывали голову наголовной повязкой – хатимаки, служившей чем-то вроде прокладки между головой и шлемом. Кроме чисто практической надобности, хатимаки повязывались воинами с определённым духовным смыслом, который как бы ассоциировался с подготовкой к умственному или психическому действию, к борьбе. Хатимаки была символическим выражением готовности перейти от обыденности к священности, повязывание её являлось как бы предпосылкой вдохновения воина и обретения им храбрости. Лицо защищалось забралом (хоатэ) или металлической полумаской (хаппури – на рис.-5), часто со съёмным носом, закрывавшей щёки и подбородок. Маскам придавались черты человеческого лица, но с сильной гиперболизацией отдельных черт, создававшей отталкивающее впечатление. Маска или забрало должны были не только защищать лицо, но и внушать оскаленным ртом и напряжёнными мышцами лица ужас неприятелю. Однако боевые маски самураи применяли не всегда, о чём может свидетельствовать многочисленный иллюстрированный материал эпохи средневековья, изображающий буси с открытым лицом. Горло закрывалось тремя или более пластинами (нодоатэ – на рис.-6), позднее прикреплявшимися к маске.

Панцирь (ко) состоял из большой кованной металлической грудной пластины (мунаита – на рис.-7), иногда обтягивавшейся материей с прикреплённым к ней рядом железных поперечных пластинок, скреплённых разноцветными шёлковыми (кожаными) шнурами, которые образовывали набрюшник (харамаки – на рис.- 8), и спинной части, твёрдо соединённой с передом слева и разъединённой справа.
Эти две части стягивались толстым шёлковым шнуром. К нижней части панциря свободно крепилась шнурами юбка-оборка, закрывавшая низ тела (кусадзури – на рис.-9). Она состояла из 4-8 частей и собиралась также из полос металла, соединённых между собой. На теле каркас (до – на рис.-10) с прилегающими к нему частями удерживался при помощи изогнутых полос листового железа, накладывавшихся на плечи. Цвет шнуров и окраска пластин были различными у самураев разных феодальных кланов. Это позволяло отличать своих воинов от воинов противника. Грудная часть лат нередко обтягивалась парчой с нанесёнными на неё рисунками. На верху спинной части панциря, на широкой, богато украшенной полосе жести, прикреплялось металлическое кольцо со шнурами, дававшее возможность привязывать к нему сзади колчан со стрелами или полевой военный знак самурая (нобори).
В XVI в. при Тоётоми Хидэёси произошли некоторые изменения в производстве панцирей. Появилось усовершенствованное лёгкое снаряжение, изобретённое Хисахигэ Мацунага, состоявшее из пластин тонкого железа, расположенных чешуеобразно. Панцири этого времени получили название “гусоку“.

Приблизительно в тот же период на грудные пластины, выработанные из целого куска металла, начали наносить чеканные изображения. Пластины с гербами (на рис.- 11) укреплялись спереди, на уровне ключиц. Защита плечевого пояса осуществлялась при помощи наплечников (содэ – на рис.-12), имевших форму четырёхугольников и составленных из нескольких продольных пластин, соединённых шнурами. Левый и правый наплечники носили разные названия (сяко содэ – наплечник направления стрельбы и матэ содэ – наплечник правой руки), так как первоначально защищалась только левая рука, вытянутая в сторону неприятеля при стрельбе из лука. Предплечья закрывались латными нарукавниками (котэ – на рис.-13).
Нижняя часть тела прикрывалась набедренником (хаидатэ – на рис.-14), имевшим вид раздвоенного передника, укреплявшегося на поясе двумя лентами, завязываемыми сзади. Низ набедренника напоминал кольчугу с прикреплёнными к ней металлическими пластинками; верх делался только из материи и замши, потому что на него находила сверху нижняя часть панциря. С внутренней стороны набедренник имел лямки для его фиксации на бёдрах. В более раннее время набедренник не применялся, его функцию выполняла юбка-оборка панциря, которая имела большое число рядов поперечных пластин и была длиннее. Ноги от колена до щиколотки закрывались наголенниками (сунэатэ – на рис.-15) или полосами металла, прикреплёнными к кожаному основанию в виде ножных шин.

Все подвижные части снаряжения, а также панцирь украшались чеканными бронзовыми накладками и заклёпками; замшевые поверхности лат орнаментировались геометрическими изображениями или стилизованными рисунками, воспроизводящими части растений. В походных условиях доспехи самурая дополнялись, кроме того, ещё и полевой накидкой (дзимбаори). Знатные воины надевали иногда поверх лат цветное кимоно. Обувь изготовлялась из кожи, шкур и т.п. и удерживалась на ногах кожаными или шёлковыми ремнями.
Доспехи на протяжении веков изготовлялись оружейниками без отступления от определённых канонов, принятых ещё в период расцвета феодализма. Одним из знаменитых родов начиная с XII в., занимавшихся производством военного снаряжения, был род Миотин. Работы Миотин были признаны классическими и служили своеобразным мерилом и примером для подражания среди других мастеров.

Оригинальный пример преемственности традиций в деле изготовления доспехов являют собой надписи тушью, которые наносились на отдельные части доспехов самурая. Надписи встречаются на замшевой подкладке панцирей, наплечниках, подвесных пластинах с гербами, набедренниках и т.д.
Так, на набедреннике одного из самурайских военных костюмов начертана надпись: “Тэмпё, 12-й год, 8-й месяц, 1-й день”. Тэмпё – название годов правления императора Сёбу, соответствующих периоду с августа 729 по март 749 г. Такие надписи наносились на кожу доспехов в период Эдо. Кожа называлась “тэмпёгава“, она была окрашена в стиле, принятом в VIII в. (подражание древнему периоду Тэмпё).
На другом доспехе помещён ряд одинаковых надписей: “Сёхэй, 6-й год, 6-й месяц, 1-й день”. В данном случае это уже эпоха Сёхэй (декабрь 1346 – июнь 1370). “Кожей сёхэй” называлась крашеная кожа военных доспехов – бугу. Такой тип рисунка и иероглифической надписи разрешил наносить на доспехи сёгун Канэнака из семьи принцев крови провинции Хиго (нынешняя префектура Кумамото).
Надпись с датой могла говорить об основании в указанное время самурайского рода (например, посвящение в дворянство), о каком-нибудь знаменитом событии или подвиге предка.
Военное снаряжение хранилось в специальном деревянном сундучке для доспехов, называемом ёрои карабицу.

Перед началом кампании латы надевались в следующей последовательности:
нижнее платье;
шапочка;
перчатки из кожи и напульсники;
верхнее платье;
затем икры ног обвязывались обмотками и надевались наголенники; далее шла меховая обувь;
панцирь;
под конец закреплялись наплечники и защита для шеи.
шлем одевался только непосредственно перед битвой. Однако часто в бою самураи снимали свой шлем и использовали его вместо щита, защищая лицо от стрел противника.

Ручные щиты применялись в бою редко, так как это препятствовало употреблению двуручного меча. Щитами пользовались обычно только пехотинцы. Большие деревянные щиты (татэ) воины ставили на землю и укрывались за ними от стрел врага.

Непременной принадлежностью костюма воина был военный веер – оги, собранный из ряда пластин и носимый воинами за поясом. (Складной веер является японским изобретением в противоположность нескладному, завезённому в Японию из Китая. В XV в. японские веера составляли предмет экспорта в Корею и Китай. Оттуда они были завезены в Европу). Веер использовался самураями не только для обмахивания в жаркое время года, но и для сигнализации и управления войсками во время боевых действий. Складной веер делался из материи, бумаги, иногда с железными накладками. Украшением сигнального военного веера почти всегда являлся красного цвета круглый диск, нанесённый на жёлтый фон. Диск, символизирующий солнце, на обратной стороне выполнялся жёлтым цветом по красному фону. Наряду со складными веерами высшее дворянство и командный состав применяли жёсткий нескладной веер, часто изготовленный из железа. Этот веер, называвшийся “гумбай-утива“, служил полководцам и военачальникам в качестве командирского жезла. Он считался знаком феодала и использовался при необходимости (нападение с мечем или копьём) для самообороны, о чём есть упоминание во многих японских исторических книгах.
В снаряжение конного воина, помимо перечисленных выше атрибутов, добавлялась ещё специальная накидка – хоро, прикреплявшаяся сзади на доспехи для защиты всадника от стрел противника, которые могли попасть в стык между частями лат. Хоро, известная уже в период Дзёкан (859 – 877), получила наибольшее распространение в период Гэмпей, продолжая состоять на вооружении самураев вплоть до позднего периода развития японского феодализма. Эта накидка приблизительно двухметровой длины делалась из материи и укреплялась на шлеме и талии воина. Во время движения хоро раздувалась потоками воздуха парусообразно, гася ударную силу стрелы при попадании в неё. Подобная уникальная форма защиты спины воина от стрел не была известна нигде, кроме Японии. На спине всадника укреплялось иногда на длинном стержне небольшое знамя со знаком, по которому можно было издали различить принадлежность воина к дружине того или иного феодала, узнать имя самурая.

Боевой конь – маленькая и выносливая порода лошади – зачастую покрывался шкурами диких животных. Иногда его тело защищалось стёганой попоной или кольчатым панцирем. На груди коня укреплялись металлические пластины, соединённые шёлковыми шнурами; на голову надевалась кованая маска (умадзура), выполненная в виде головы быка, что должно было наводить ужас на врага. Такое снаряжение было характерно для периода правления Ода Набунага и Тоётоми Хидэёси. В комплект боевой амуниции коня (багу) входили также лакированные деревянное седло (кура), стремена (абуми), круглые удила (кан) и т.д. Обмундирование обыкновенных солдат-самураев низшего ранга (пехотинцев, или асигару) – было намного проще. Оно состояло из грудных лат, ножных шин, сандалий, шлема, который чаще (в XVI в.) заменялся каской из дерева или металла (дзингаса), и полевого военного знака (хата сасимоно).

Оружие самураев

Основным наступательным оружием самурайских дружин средневековья были копьё и меч, применявшиеся для ближнего боя, и лук со стрелами, использовавшиеся в борьбе с противником на расстоянии. Наибольшей ценностью для самурая был меч – и как вооружение профессионального воина, разящее врага и защищающее одновременно жизнь его обладателя, и как символ сословия воинов, эмблема доблести, чести, могущества и храбрости, неоднократно воспетый в легендах, рассказах, песнях и стихах. С глубокой древности меч рассматривался японцами как священное оружие – подарок “солнечной богини” своему внуку, которого она послала править на земле и вершить с помощью этого меча дело справедливости, искоренять зло и утверждать добро. Именно поэтому меч стал принадлежностью синтоистского культа, он украшал храмы и священные места; приносимый верующими в качестве пожертвования богам, он сам являлся святыней, в честь которой воздвигались храмы.

В литературных источниках упоминается, что в VIII в. священники синто сами принимали участие в производстве мечей – занимались их чисткой и полировкой.
Древний японский меч (цуруги, или кэн), находимый часто при археологических раскопках в дольменах и гробницах среди другого сопроводительного похоронного инвентаря, напоминал старинные китайские обоюдоострые мечи. Для него была характерна прямая форма лезвия и двусторонняя заточка. Такой меч воины носили на спине (наискось), а когда его нужно было пустить в ход, брались за рукоять обеими руками. Впоследствии клинок стали затачивать с одной стороны. Приблизительно к VII в. была создана новая форма меча с легким изгибом на спинке лезвия. Мечи такого вида позднее получила название “нихонто” – “японский меч” и дошли до нашего времени, не изменив формы, которая считалась идеальной и характерной только для мечей Японии.

Японский меч изготовлялся всегда людьми, принадлежавшими к господствующему классу, и был в феодальное время выражением во всех отношениях привилегией этого класса. Ковали мечи обычно родственники самураев или придворных.
С началом междоусобиц спрос на мечи резко возрос; могущественные феодалы начали покровительствовать знаменитым оружейникам.
Ковке мечей придали вид богослужебной церемонии, при которой производился ряд сложных действий религиозного характера. Они должны были оградить меч и соответственно его будущего владельца от сил зла. Прежде чем японский кузнец (катана-кадзи) приступал к делу, он совершал ритуальный акт очищения своего тела. Перед алтарём, который в каждой кузнице имел своё постоянное место, кузнец морально готовил себя к предстоящей работе, чтобы гарантировать успех предприятия. В соответственные моменты изготовления меча он облачался в парадную одежду – кугэ, а сама мастерская после тщательной уборки обвешивалась симэ – ритуальными украшениями, сплетёнными из рисовой соломы. Пучки симэ являлись атрибутом синтоистских храмов и символизировали собой чистоту и безопасность.

Сложна была технология производства мечей. Оружейную сталь для них получали путём выплавки металла из магнитного железняка и железистых песков. Собственно клинок формировался из многих слоёв железных полос с разным содержанием углерода, сваренных между собой в процессе плавления и ковки. В результате проковки, вытягивания, многократного складывания и новой проковки полос металла образовывался тонкий брус, состоящий из огромного числа прочно соединённых тончайших слоёв разноуглеродной стали. Некоторые мастера самурайских мечей средневековья тратили на изготовление одного меча по нескольку лет, накладывая один слой на другой.
Низкоуглеродистый металл, соединённый с высокоуглеродистым, приобретал значительную твёрдость и в то же время вязкость. В дальнейшем клинок шлифовался на нескольких грубых и тонких шлифовальных камнях и подвергался закалке.

Подобные клинки не уступали по прочности дамасским и считались лучшими на всём Дальнем Востоке. С конца XVII в. для изготовления мечей кузнецы стали употреблять металл, привозимый в Японию из Европы. Этот материал японцы называли “намбантэцу”, т.е. “привозной металл” или “металл южных варваров” (так как корабли португальцев приходили в Японию с юга).
Режущие качества клинка и твёрдость руки самурая проверяли обычно на трупах убитых в бою противников или трупах преступников. Хорошим мечом самурай мог перерубить три положенных один на другой трупа. В поединках и на войне буси старались ударить мечом так, чтобы разрубить тело врага от плеча до пояса или от плеча до сердца.

На многие мечи мастера ковки наносили символические рисунки, имевшие смысл магических формул. Назначением этих рисунков было отгонять всё злое и призывать благо, поставить хозяина меча под влияние благих сил и избавить его от воздействия дурных. Первостепенную роль играли изображения небесных светил, способных оказать в соответствии с воззрениями китайской мифологии влияние на земную жизнь людей.

В период господства Сёгунов Асикага утвердилась традиция ношения воинами двух мечей, которые стали общей привилегией самурайства. К этому времени мечи стали принадлежностью не только военного костюма и снаряжения, но и гражданского платья буси и носились всем сословием самураев, начиная от рядового дружинника и кончая сёгуном.
Первоначально второй меч считался запасным, но потом это положение утвердилось как обычай двумечия. Оба меча назывались “дайсё-но косимоно”, т.е. “большой и малый мечи”, носимые (заткнутыми) за поясом (сокр. – дайсё) Большим мечом (катана, или дайто) считался тот, который был длиннее двух сяку, малым (вакидзаси, или сёто) – короче двух сяку. Длинный меч предназначался для ведения боевых действий, короткий – для отрезания голов убитых и харакири. Кроме двух мечей, самураи носили иногда и третий – танто, служивший кинжалом.

Боевые мечи самураев времён феодальных войн (XII – XVII вв.) были просты в исполнении, их носили обычно в деревянных ножнах (сая). Оба меча, как правило, делались в паре одним мастером-оружейником. К вспомогательным инструментам, вставляемым в ножны мечей, относились: маленький нож – кодзука (такое название этот нож получил по названию украшенной части грифа – художественного произведения, искусно выполняемого мастером), или когатана и когай. Кодзука употреблялся самураями в походной жизни для подсобных целей. Иногда его использовали как метательный нож. Применение когая было более широким. Он мог служить как хаси при еде, как принадлежность письма в старину (для выцарапывания иероглифов), как орудие для подтягивания конской упряжи и т.п., в качестве шпильки для волос или ложечки для чистки уха; на поле сражения когай оставляли воткнутым в тело или голову убитого противника с целью установления затем имени победителя, когай использовался также для того, чтобы укрепить голову убитого врага на поясе. Существенной деталью военного меча являлась круглая гарда (цуба), защищавшая кисть руки. Со временем цубы и украшения меча (эфесы – цука, головка рукоятки – футигасира, мэнуки и т.д.) стали изготовляться особыми мастерами-оружейниками и превратились в настоящее произведения искусства, собираемые коллекционерами многих стран.
Длина лезвий самурайских мечей не была стандартной, она колебалась довольно значительно (от 63 до 80 см.). Борьба самураев, особенно на начальной стадии феодальной децентрализации, не была ещё единой битвой войска, а становилась чаще схваткой одиночек, поэтому каждый самурай заказывал себе то оружие, которое было для него удобным и отвечало его вкусам, вносил в исполнение меча свои собственные идеи. В начале XVII в., после прекращения междоусобных войн и объединения страны под властью Токугава, в производстве мечей происходят значительные изменения. Этот вид оружия практически уже не применяется и становится лишь символом сословия воинов. Появляются “новые мечи” (синто) в противоположность “старым мечам”, отмеченным под собирательным названием “кото”. Самураи стали предъявлять повышенные требования к художественному оформлению мечей этого периода, богатству декора, украшениям из драгоценных металлов, затрачивая на покупку некоторых образцов огромные суммы. Самурай, как бы беден он ни был, мог иметь клинок хорошей стали и в превосходной оправе, считая, что лучше страдать от голода, нежели не иметь эмблемы, подчёркивающей его сословное положение. Ради меча самурай мог пожертвовать и своей собственной жизнью, и жизнью членов своей семьи. Такое отношение привело к тому, что обычное почитание меча переросло в его культ.

В своём “завещании” (своде законов по управлению страной 1615 г.) Токугава Иэясу приказал: “Каждый, кто имеет право носить длинный меч, должен помнить, что его меч должен рассматриваться как его душа, что он должен отделиться от него лишь тогда, когда он расстанется с жизнью. Если он забудет о своём мече, то он должен быть наказан”.

Культ меча породил этику меча и относящиеся к нему строгие законы, нарушение которых смывалось только кровью. Своеобразный язык меча позволял объясняться без слов с предельной откровенностью, подчас дерзостью. В дом самурая с длинным мечом за поясом мог войти только глава клана (т.е. даймё) или буси, стоящий рангом выше хозяина, причём оружие вошедшего клали на подставку для меча невдалеке от гостя. Во всех других случаях меч следовало оставлять в прихожей, иначе это могло быть расценено как оскорбление. Большой меч вынимали из-за пояса и клали, становясь на колени для обычного приветствия, по правую сторону от себя. Тем самым демонстрировалось доверие к хозяину и доброжелательность, ибо меч трудно было вытащить из ножен с необходимой быстротой. Если же хозяин держал свой меч на полу слева, это говорило о его явном недружелюбии к незваному гостю.
При дружеском общении с хозяином гость мог оставить свой большой меч в соседней комнате или отдать его слуге, который принимал сокровище с величайшим почтением и на вытянутых руках в шёлковом платке относил к стойке. На горизонтальной стойке для мечей хранился и меч хозяина (иногда несколько мечей). Во время беседы мечи клали так, что рукоятки были обращены на владельца, а клинок в ножнах – на собеседника. Короткий меч чаще всего оставался за поясом. При официальной встрече положить меч рукоятью к собеседнику означало нанести ему страшное оскорбление – усомниться в его способностях фехтовальщика и выказать полное пренебрежение к его “молниеносному удару”. Ещё большим оскорблением была попытка притронуться к мечу без разрешения хозяина, а тем более – наступить на меч или отбросить его ногой.
Так же строго следили за обнажением клинка, который можно было вытащить из ножен только тогда, когда владелец меча или коллекции мечей хотел показать лезвие другу. Похвалить меч, рассматривая наполовину вынутый из ножен клинок, означало пролить бальзам на душу хозяина, доставить ему величайшее удовольствие. Обнажённый меч (сираха или хакудзин) означал враждебность и разрыв дружбы. Если владелец меча всё же хотел показать весь клинок, то он отдавал оружие другу с тем, чтобы тот сам с многократными извинениями и комплиментами по полагающемуся этикету вынул меч из ножен.
В напряжённой обстановке притронувшись к мечу, можно было спровоцировать инцидент. Если самурай видел, что сосед поглаживает или поворачивает рукоять своего меча, он немедленно обнажал клинок. То же самое происходило, если в тесноте сосед невежливо отпихивал мешающие ему ножны, то есть допускал неподобающее обращение со святыней. Прямым вызовом на поединок служило бряцание гардой о ножны, для чего надо было слегка выдвинуть лезвие и затем отпустить. Человек рассеянный, допустивший подобный жест в минуту задумчивости, рисковал быть разрубленным на две половинки без всякого предупреждения. То же самое было действительно и для другого холодного оружия. Копья, например, положено было держать в футлярах, так как обнажённое на улице оружие (суяри) в глазах японцев являлось смертельным оскорблением. С мечом была связана масса суеверий, в некоторых случаях слово “меч” не произносилось; на оружие в данном случае накладывалось табу. Например, короткий меч вакидзаси в буквальном переводе означает “на боку воткнутое”.

Самурай никогда не расставался со своими мечами, они всегда занимали самые видные места в его доме: в специальной нише (токонома) в главном углу комнаты на подставке для мечей, называемой “татикакэ”, или “катанакакэ”, Ночью мечи клались в изголовье на таком расстоянии, чтобы их можно было легко достать рукой.
Во время переправ через реки и небольшие озёра самураи обращались со своим оружием крайне бережно: старались по возможности не погружать его в воду, надевали на рукояти мечей специальные чехлы, чтобы предохранить их от влаги. Такое отношение к мечу сохранилось и в императорской армии после буржуазной революции Мэйдзи вплоть до разгрома империалистической Японии во второй мировой войне. Токугавские власти ревностно следили за исполнением закона о праве ношения мечей (тайто-гомэн). Только придворной аристократии Киото, военному и гражданскому чиновничеству сёгуната и самураям разрешалось носить два меча. Учёным, ремесленникам и крестьянам позволялось носить лишь короткий меч и то только по особому разрешению во время больших праздников или путешествий. Мелким лавочникам, нищим и париям (эта) было категорически запрещено ношение любого меча.

Несмотря на то что меч представлялся самураями как символ чистоты, добра и справедливости, карающей зло, несмотря на осуждение кодексом бусидо беспорядочного применения оружия, правила которого считали бесчестьем обижать невинного и слабого, меч на протяжении всей его истории служил инструментом насилия, несправедливости и жестокости.
Ярким примером несправедливого и бесчестного употребления меча, помимо применения его в захватнических войнах, является зверский обряд пробы нового меча – тамэси-гири, или цудзи-гири (букв. “убийство на перекрёстке дорог”). Сущность обряда заключалась в том, что новый, не бывший в употреблении меч обязательно надо было испытать на человеке. Нередко нищие, беспомощно лежавшие на обочине дороги, крестьяне, поздно возвращавшиеся с полей, становились жертвами тэмаси-гири, погибая от руки негодяев, выходивших в сумерках на своё ужасное дело.

Местные власти, пытаясь предупредить беззаконие, выставляли на улицах ночные посты и устраивали караульные помещения на перекрёстках дорог. Однако охрана относилась к своим обязанностям небрежно, а потому число убитых самураями прохожих и путников исчислялось тысячами. Самураи, не желавшие испытывать меч на невинных людях, практиковали другой способ тэмаси-гири. Они отдавали свой меч палачу для того, чтобы тот опробовал их оружие (за определённую плату) на осуждённом преступнике.
Не менее важным, чем меч, в вооружении самурая был большой лук (оюми рис. – 1), сохранивший свои размеры и форму с древних времён. Наиболее характерными для больших японских луков было расположение места стрельбы, которое помещалось не в середине, а немного ниже центра лука. Уже у древнейших луков верхняя их часть имела 36 обмотанных тростником участков, помещавшихся ниже места, за которое брались рукой.
В отличие от лука колчаны для стрел были весьма разнообразны. Их изготовляли из дерева с матерчатой обивкой, плели из ивовых прутьев или бамбука. На войне самураи носили два колчана: на боку – маленький, сплетённый из ивы, и на спине – большой. Спинной колчан прикреплялся сзади с таким расчётом, чтобы стрелы возвышались над плечом и их можно было легко выхватить. Больше других был распространен колчан, обшитый снаружи мехом – эбира (рис.- 6).
В эпоху Гэмпэй и позже применялись также колчаны уцубо, кувшинообразные цубо янагуи и плоские колчаны хира янагуи. К носящим ремням колчана подвешивался рулон с запасной тетивой (гэн) для лука. Однако чаще её прикрепляли к поясу, на котором носили меч. В комплект входил также кожаный нарукавник томо, предохранявший руку от удара тетивы (рис. – 3).
Стрелам в зависимости от их назначения (военные, охотничьи, учебные, сигнальные) придавались самые разнообразные формы (рис.- 2). Материалом для наконечников служили железо, медь, рог или кость, бамбук и т.д. Боевые стрелы имели стальные наконечники, тренировочные – роговые (для стрельбы по соломенным мишеням) или деревянные (для упражнения при инуомоно – преследовании собак) (рис.- 4).
Перед началом битвы в воздух выпускалась свистящая стрела с насадкой из оленьего рога (кабурая – рис. – 5). Ею стреляли для вызова и оповещения неприятеля о начале боя.
Веретено стрелы делалось из ивы или бамбука; оперение состояло из 2 – 4 перьев орла.
Кроме обычных стрел, каждый самурай имел в своём колчане особую “родовую стрелу” с его собственным именем, которая не употреблялась как оружие. По этой стреле узнавали убитого на поле битвы, она забиралась победителем в качестве трофея.
О стрелках из лука были сложены в Японии легенды ещё в древние времена. В них превозносились боевые качества японских луков и искусство стрелков. В феодальное время лук становится основным оружием самурая. Среди 28 видов военных искусств XVII в. искусство стрельбы из лука занимало первое место, а понятия “война” и “лук и стрелы” (юмия) считались равнозначными. Даже с введением огнестрельного оружия лук не утратил своего значения, так как был более скорострельным и надёжным, нежели заряжающиеся со ствола пищали.
Наряду с зоркостью глаза лучник должен был обладать также большой силой и выносливостью. Выдержка, сила и меткость стрелков проверялась обычно во время тренировок, религиозных праздников и состязаний отдельных воинов. В этом плане наиболее показательны стрельбы Дайхати Вада, выпустившего в 1686 г. в течении суток 8133 стрелы, и Масатоки, стрелявшего 19 мая 1852 г. 10050 стрелами, 5383 из которых достигли цели.
В феодальных средневековых войнах всадники и пехотинцы применяли также копья (яри) – короткие у конных самураев и длинные (около 4 – 6 м.) у асикагу – и алебарды. Последние особенно часто употреблялись не только самураями, но и монахами.
Начиная с XVI в. в войсках феодалов распространились пушки и ружья с кремниевыми замками (тэппо), завезённые португальцами. Однако это оружие за 300 лет существования не претерпело почти никакого изменения и вплоть до 1860 г. оставалось в том же исполнении, что и в XVI веке. При этом лук и особенно меч не были вытеснены огнестрельным оружием и продолжали оставаться основными в вооружении самурая.

Обряд харакири неразрывно связан и тесно примыкает к бусидо как часть морали сословия воинов. Самураи или другие представители высших слоёв японского общества совершали самоубийство в случае оскорбления их чести, совершения недостойного поступка (позорящего в соответствии с нормами бусидо имя воина), в случае смерти своего сюзерена или же (в более позднее время, в период Эдо, 1603 – 1867 гг.), когда обряд сформировался окончательно, – по приговору суда как наказание за совершённое преступление. Харакири являлось привилегией самураев, гордившихся тем, что они могут свободно распоряжаться своей жизнью, подчёркивая совершением обряда силу духа и самообладание, презрение к смерти. Разрезание живота требовало от воина большого мужества и выдержки, так как брюшная полость – одно из наиболее чувствительных мест тела человека. Средоточие многих нервных окончаний. Именно поэтому самураи, считавшие себя самыми смелыми, хладнокровными и волевыми людьми Японии, отдавали предпочтение этому мучительному виду смерти.
В дословном переводе харакири означает “резать живот” (от “хара” – живот и “киру” – резать). Однако слово “харакири” имеет и скрытый смысл. В японском языке ему соответствуют слова “живот”, “душа”, “намерения”, “тайные мысли” с тем же написанием иероглифа.
Согласно философии буддизма, в частности учению секты “дзен”, в качестве основного, центрального жизненного пункта человека и тем самым местопребыванием жизни рассматривается не сердце, а брюшная полость. В соответствии с этим японцы выдвинули тезис, что жизненные силы, расположенные в животе и занимающие как бы срединное положение по отношению ко всему телу, способствуют более уравновешенному и гармоничному развитию человека.
Несмотря на то, что в некоторых работах европейских авторов приводилась мысль об отождествлении японского понимания категории “душа” с аналогичными понятиями у древних греков (называвших вместилищем души – психэ – грудно-брюшную преграду) и у древних иудеев (древнееврейские пророки говорили о местопребывании души в кишечнике), “хара” в японском смысле не является эквивалентом “души” в европейском понимании. Здесь можно говорить скорее о чувствах и эмоциях. И не случайно в связи с этим в японском языке имеется множество выражений и поговорок, относящихся к “хара”. Например, человек, призывающий другого быть откровенным в разговоре, употребляет выражение “хара о ваттэ ханасимасё”, что означает “давайте поговорим, разделяя хара”, или, другими словами, “давайте поговорим, открыв наши животы”. Характерны также такие изречения, как “харадацу” (подняться к животу, рассердиться); “харагинатай” (грязный живот, подлый человек, низкие стремления) и т.д.
Важное место японцы отводят также “искусству хара” (живота) – “харагэй”. Под этим “искусством” подразумеваются процесс общения людей на расстоянии в результате интуитивной связи и понимание друг друга при помощи намёков.
Таким образом, живот японцы рассматривают как внутренний источник эмоционального существования, и вскрытие его путём харакири означает открытие своих сокровенных и истинных намерений, служит доказательством чистоты помыслов и устремлений. Другими словами, по понятиям самураев, “сэппуку является крайним оправданием себя перед небом и людьми”, и оно более символика духовного свойства, чем простое самоубийство.
Происхождение обряда

Говоря о харакири как о явлении, развивавшемся и пришедшем к своему логическому завершению на японской почве, нельзя не учитывать, что и у некоторых других народов Восточной Азии и Сибири встречались ранее обрядовые действия, сходные и чем-то отдалённо напоминающие по сути японское сзппуку. Их можно отнести к более раннему времени, чем собственно харакири. Это позволяет предположить, что обряд разрезания живота в ранний период истории народов Дальнего Востока имел более широкое распространение и был заимствован древними японцами, которые имели контакты с представителями этих народов.
Прежде всего следует обратить внимание на обряд вскрытия живота у айнов, заключавшийся во взрезании брюшной полости (пере’) и близко напоминавший японское харакири. Харакири, так же, как и пере’, часто имело вид пассивного протеста и совершалось не из отчаяния; оно имело скорее оттенок жертвенности. У айнов существовало слово “экоритохпа”, которое означает “принести в жертву инау”, или в буквальном смысле “изрезать живот”.
Культ инау – за струженных палочек (часто антропоморфных) или просто длинных древесных стружек – получил распространение на Дальнем Востоке у айнов, нивхов, орочей, а также японцев, которые преобразованные инау называют “гохэй” или “нуса”. Инау, по представлениям народов Дальнего Востока, являлись посредниками между миром людей и “верховных божеств” земли и воды, у которых человек просил счастья и благополучия в жизни, спасения от стихии и всевозможных несчастий, удачи в охоте и рыбной ловле и т.д.
Применение инау разнообразно. Их использовали во время культовых действий, при приношении жертв божествам и духам в качестве обмена или платы за что-либо, при похоронах и праздниках; инау держали в каждом жилище на особом месте. Как правило, перед использованием инау освящались шаманом. В этом плане заслуживают большого внимания факты, говорящие о человеческих жертвоприношениях в древней Японии. О них имеются упоминания в японских хрониках. Чаще всего описывались жертвоприношения божествам воды и рек. Есть сведения также о погребении людей живыми вокруг могил императоров (могил господ), в фундаментах мостов, замков, искусственных островов и т.д. Такие жертвы назывались “хито басира”, т.е. “человек-столб”. Позднее человеческие жертвоприношения были заменены.
В “Энгисики”, например, описано замещение таких жертв изображениями “канэ-хито-гата” (в виде человеческой фигурки из металла) и “микимари”, предназначенных для божеств рек и воды. Это позволяет предположить, что первоначально пере’ являлось актом жертвоприношения добровольного, в качестве очистительной жертвы, или насильственного. Внимательное рассмотрение морского инау (атуй-инау) – заструженной палочки, бросаемой дайнами в воду во время бурь в виде жертвы божеству моря, навело на мысль о человеческих жертвоприношениях в прошлом. Эта гипотеза подтверждается фактом антропоморфности некоторых инау, в которых различали следующие части:
голову с макушкой, волосами и ушными кольцами из заструженных верёвочек;
шею;
руки;
туловище, на котором отдельно различается передняя сторона с волосами, зарубками “как выражением разрезания живота” и коротенькими застружками, “идущими от зарубок вниз и вверх и выражающими отворочение вверх и вниз мягкие части передней стенки живота”.
Судя по этим частям, инау, без сомнения, являются остатками человеческих жертвоприношений.

Способ вскрытия живота

Способ вскрытия живота зависел в основном от самого самурая, от степени его самообладания, терпеливости и выносливости. Определённую роль здесь также играла договорённость с ассистентом самоубийцы, которого иногда выбирал себе самурай для оказания “помощи” при совершении харакири. В редких случаях харакири производилось не стальным, а бамбуковым мечом, которым было намного труднее перерезать внутренности. Это делалось для того, чтобы показать особую выдержку и мужество воина, для возвеличивания имени самурая, вследствие спора между буси или же по приказанию. Сэппуку совершалось, как правило, в положении сидя (имеется в виду японский способ сидения), причём одежда, спущенная с верхней части тела, затыкалась под колени, препятствуя тем самым падению тела после произведения харакири навзничь, так как упасть на спину при столь ответственном действии считалось позором для самурая.
Иногда харакири делалось воинами в стоячем положении. Этот способ получил название “татибара” – сэппуку стоя (в естественном положении).
Живот вскрывался особым кинжалом для харакири – кусунгобу, имевшим длину около 25 см. И считавшимся фамильной ценностью, которая хранилась обычно в токонома на подставке для меча, или вакидзаси – малым самурайским мечом. В случае отсутствия особого орудия для совершения сэппуку, что бывало у самураев крайне редко, мог использоваться и большой меч, который брался рукой за лезвие, обмотанное материей для удобства производимой операции. Иногда оборачивалось материей или бумагой и лезвие малого меча с таким расчётом, чтобы 10 – 12 см. Режущей поверхности оставались свободными. При этом кинжал брали уже не за рукоять, а за середину клинка. Подобная глубина прореза необходима была для того, чтобы не задеть позвоночник, что могло явиться препятствием для дальнейшего проведения обряда. В то же время, по правилам сэппуку, необходимо было следить за лезвием, которое могло пройти слишком поверхностно, разрезав только мышцы живота, что могло быть уже не смертельным.
Примечательно также то, что у айнов инау не имела права делать женщина; их изготовлял только мужчина после особых культовых действий по очищению души и тела. Этот факт может рассматриваться в качестве одного из доказательств гипотезы о человеческих жертвоприношениях и каннибализме, которые предшествовали культу инау и являлись пережитком подобных действий. Как и при изготовлении в позднее время инау, убийством жертвы в данном случае занимались, очевидно, исключительно мужчины.
Замена человека или жертвенного животного жертвенным предметом, имеющим вместо практического чисто ритуальное значение, была характерна не только для айнов. Это явление объясняется стадиальностью развития культуры того или иного народа при учёте экономического (материального) и духовного факторов. Так, например, эвенки часто вместо шкуры оленя, забиваемого в случае несчастья в семье, в жертву духу определённой местности вывешивали полотнище из материи (локоптин). Монголы и некоторые другие народы кладут в особом месте “в дар” духу перевала (местности) просто камень. У японцев широко применяются в синтоистском культе в качестве замены реального предмета бумажные полоски (гохэй) и т.д. Культ инау был распространён не только у айнов. Инау или похожие на них культовые жертвенные предметы встречались и в других областях Азии, в частности в её южной островной части.
На этот счёт существует две теории по этому вопросу:
в одном случае считается, что это явление – общее для определённой стадии развития человеческого общества, в частности для палеолитического человека и его духовной жизни, которое проявилось на большой территории, в том числе и в регионе континентальной и островной Азии.
в другом случае считается, что инау – чисто японское изобретение, занесённое в древности на Японские острова из Манчжурии и Кореи предками японцев – тунгусским племенем Ямато, переселившимся на архипелаг. В данном случае, вероятно, антропоморфные инау получили распространение у айнов вместо человеческих жертв. Впоследствии культ инау, скорее всего, распространился и на домашний культ айнов и других народов Дальнего Востока, а также на ритуал медвежьего праздника и т.д. Убеждение, что дерево – родственник человека, сыграло определённую роль в замене человеческих жертвоприношений деревянным инау. Айны стали жертвовать своим божествам (касатке, дельфину и т.д.) инау вместо человека, который мог быть: пленным врагом, захваченным во время межплемённых схваток айнов или в сражениях айнов с нивхами и тунгусо-маньчжурскими племенами; больным или старым жителем айнского селения, приносимым в жертву насильственно или добровольно (в этом случае человек мог сам вспарывать себе живот).
Человека, жертвуемого духам, бросали в море со вспоротым животом (иногда и горлом) для того, чтобы лишить его этим самым возможности спасти свою жизнь или показать доброму божеству чистоту (отсутствие злых духов) жертвы. Живот жертвуемого человека мог вспарываться не только перед погружением в воду, но и на суше, что затем могло быть заимствовано японцами в виде самоубийства слуг на могиле господина (дзюнси). Доказательством могут являться “кладбищенские инау” айнов (тусири-инау, или синурахпа-инау), которые приносились в жертву не богам, а самим мёртвым.
Живот жертвы мог вскрываться и для получения крови, которая рассматривалась иногда в качестве очистительного средства. Эвенки, в частности, считали кровь жертвенных животных источником особой силы, могущей изгнать всё злое. Этим можно объяснить наличие в древних погребениях Сибири, а также Японии охры, служащей заменой крови.
Возможно, что жертвы, убитые айнами на суше, затем съедались ими, подобно жертвенным оленям (или другим животным) народностей Сибири, при похоронах членов рода непосредственно вблизи могилы. На это указывают как рассказы самих айнов, так и многочисленные обломки человеческих костей со следами от каменных орудий на них, находимые археологами в раковинных кучах на территории Японии. Скорее всего, эти кости раскалывались предками айнов для извлечения из них костного мозга.
Итак, можно предположить, что представления и обряды, связанные с брюшной полостью человека, были характерны для многих народов Азии и в общем схожи. Возможно, эти представления относятся к древнему пласту в мировоззрении населения континента. Трудно сказать, распространялись они с носителями определённых культур или существовали конвергентно (т.е. параллельно, развиваясь независимо друг от друга) и по какой линии шло их развитие. Однако окончательного завершения эти представления и обряды достигли только на японской почве, превратившись в торжественное действо по вскрытию живота – обряд харакири.
В древний период истории Японии обряд харакири не был распространён среди японского населения архипелага. Однако, имея уже определённые представления о животе как главнейшем пункте человеческого тела, древние японцы, вероятно, легко смогли заимствовать айнский обряд “пере”. Собственно харакири появилось относительно поздно в среде воевавших против айнов военных поселений северных провинций, которые превратились впоследствии в сословие японских воинов.
Вполне закономерен именно тот факт, что обряд начал развиваться у воинов – людей, находившихся в постоянной боевой готовности и всегда носивших при себе оружие – средство для ведения войны и орудие самоубийства.
Начиная с эпохи Хэйан (IX – XII), сэппуку уже становится обычаем буси, при котором они кончали жизнь самоубийством, погибая от собственного меча. Тем не менее обряд не был ещё тогда массовым явлением. Самоубийства путём харакири получили широкое распространение у самураев лишь в конце XII в., во время борьбы за власть двух могущественных родов – Тайра и Минамото. С этого времени число случаев харакири постоянно растёт; самураи делали себе сэппуку, чаще не желая сдаваться в плен или в случае смерти своего господина.
Харакири вслед за смертью господина (“самоубийство вслед”) получило название “оибара”, или “цуйфуку”. В древности в Японии при смерти знатного человека вместе с ним погребали и его ближайших слуг, предметы роскоши и т.д., дабы обеспечить его всем необходимым в загробном мире. Этот обычай стал позднее называться “дзюнси” Впоследствии, чтобы избавить людей от мучительной смерти при захоронении заживо, им разрешалось самоубийство здесь же, на могиле их хозяина. Император Суйнин, правивший в начале нашей эры, согласно преданиям, вообще запретил дзюнси, а слуг, хоронимых вокруг вместе с господином вокруг его могилы (“хитогаки” – “ограда из людей”), приказал впредь заменять антропоморфными фигурами из глины. Однако обычай смерти вслед за сюзереном, несколько трансформировавшись, сохранился в феодальное время и принял вид уже добровольного лишения себя жизни посредством харакири на могиле феодала. В соответствии с нормами бусидо самураи ни во что не ставили свою жизнь, отдавая себя всецело служению только одному своему господину, поэтому-то смерть сюзерена и влекла за собой многочисленные случаи оибара. Обязавшись “отдавать свои тела господину по его смерти”, обычно 10 – 30 и более ближайших слуг феодала умерщвляли себя, сделав сэппуку после его кончины.
Добровольно уходили из жизни не только вассалы феодалов, но и сами даймё. Так, например, в день кончины сёгуна Иэмицу (1651 г.) самоубийством покончили пять знатных князей из его окружения, которые не пожелали “пережить своего господина”. В период междоусобных войн харакири приобретает в сословии самураев массовый характер. Вскрытие живота начинает доминировать над другими способами самоубийства. Как сказано выше, в основном буси прибегали к харакири для того, чтобы не попасть в руки врагов при поражении войск своего даймё. Этим же самураи одновременно заглаживали свою вину перед господином за проигрыш в битве; они уходили таким образом от позора.
Одним из наиболее известных примеров совершения харакири воином при поражении является сэппуку Масасигэ Кусуноки. Проиграв сражение, Масасигэ и 60 его преданных друзей совершили обряд харакири. Этот случай считался самураями одним из самых благородных примеров преданности долгу в японской истории. Обыкновенно вслед за вскрытием живота японский воин этим же ножом перерезал себе и горло, чтобы прекратить мучения и быстрее умереть. Бывали случаи, когда самураи или военачальники обезображивали себе перед самоубийством лицо холодным оружием с тем, чтобы воины противника не смогли уже после их смерти использовать головы совершивших харакири в качестве доказательства своей “храбрости” и военного мастерства перед господином и снискать себе за эту ложь уважение и почёт самураев собственного клана. Так поступил Нитта Ёсисада, воевавший против рода Асикага. Он, чтобы не быть узнанным врагом, перед харакири изувечил себе лицо.
Другим поводом для сэппуку служило стремление предупредить угрожающее со стороны феодала или правительства сёгуна наказание за какой-либо недостойный чести самурая поступок, оплошность или невыполнение приказания. В этом случае харакири совершалось по собственному усмотрению или по решению родственников.
Производилось харакири также в знак пассивного протеста против какой-либо вопиющей несправедливости для сохранения чести самурая (например, при невозможности совершения кровной мести), в виде жертвы во имя идеи или при лишении возможности применения своих профессиональных навыков воина в составе дружины феодала (при утере вассалитета). Короче говоря, харакири было универсальным выходом из любого затруднительного положения, в котором оказывался самурай. Часто самураи совершали харакири по самым незначительным и несущественным поводам. Известен случай сэппуку двух самураев из окружения императорской семьи. Оба самурая сделали себе харакири после короткого спора из-за того, что их мечи случайно задели друг друга, когда буси проходили по дворцовой лестнице.
Подобная лёгкость лишения себя жизни была обусловлена полнейшим пренебрежением к ней, выработанным при помощи дзеновского учения, а также наличием в среде буси культа смерти, создавшегося вокруг прибегнувшего к сэппуку ореол мужества и делавшего его имя знаменитым не только среди оставшихся жить, но и в будущих поколениях. К тому же в феодальное время самоубийство посредством вскрытия живота стало настолько распространённым, что превратилось по существу в настоящий культ харакири, почти манию, и причиной для его совершения мог стать совершенно ничтожный повод.

Основные направления при вспарывании живота.

Харакири выполнялось разными способами и средствами, что зависело от методики, выработанной различными школами. Самурай, погружая оружие в брюшную полость, должен был разрезать её так, чтобы окружающие могли увидеть внутренности делающего сэппуку и тем самым “чистоту помыслов” воина.

Живот разрезался дважды, сначала горизонтально от левого бока к правому, затем вертикально от диафрагмы до пупка. Таким образом, цель – самоубийство вполне оправдывалось средством – харакири; после этого страшного ранения остаться живым было уже невозможно. Существовал также способ вскрытия живота, при котором брюшная полость прорезалась в виде буквы “Х”. Первым движением был порез от левого подреберья направо вниз. Оно проводилось самураем в сознательном состоянии, тщательно и с вниманием, когда буси имел ещё много сил для этой операции. Второй разрез делался уже в условиях большой потери крови при уходящем от сильной боль сознании. Он направлялся с нижней левой части живота вверх направо, что было легче для правой руки. Кроме крестообразного вскрытия живота, применялись также и другие способы. Самым распространённым было вспарывание живота посредством косого разреза слева направо вверх, иногда ещё с небольшим добавочным поворотом влево вверх, или в виде двух прорезов, образующий прямой угол. В более позднее время операция харакири была упрощена: достаточно было сделать лишь небольшой разрез или просто вверти малый самурайский меч в живот, используя при этом вес собственного тела. Очевидно, под влиянием этого упрощённого способа вскрытия живота развился затем способ самоубийства посредством выстрела в живот (тэппобара)
Харакири (как и владению оружием) самураи начинали обучаться с детства. Опытные наставники в специальных школах объясняли юношам, как надо начинать и довести до конца сэппуку, сохранив при этом собственное достоинство и проявив умение владеть собой до последнего момента жизни. Это обучение, огромная популярность, распространение и прославление харакири в феодальном обществе Японии давали свои результаты: дети самураев часто прибегали к совершению обряда вскрытия живота. Известен случай харакири семилетнего сына самурая, совершившего самоубийство перед наёмными убийцами, посланными к его отцу, но убившими по ошибке другого человека. При опознании трупа молодой самурай, желая использовать эту ошибку для спасения жизни родителя, как бы в отчаянии, выхватил меч и безмолвно распорол себе живот. Преступники, поверившие в этот своеобразный обман, удалились, считая своё дело сделанным.
Для жён и дочерей воинов харакири также не являлось чем-то особенным, однако женщины в отличие от мужчин разрезали себе не живот, а только горло или наносили смертельный удар кинжалом в сердце. Тем не менее этот процесс тоже назывался харакири. Самоубийство посредством перерезания горла (дзигай) исполнялось жёнами самураев специальным кинжалом (кайкэн) – свадебным подарком мужа или коротким мечом, вручаемым каждой дочери самурая во время обряда совершеннолетия. Были известны случаи применения для этой цели и большого меча. Обычай предписывал хоронить совершивших харакири с оружием, которым оно было исполнено. Возможно, именно этим можно объяснить наличие в древних женских погребениях мечей и кинжалов. В соответствии с нормами кодекса бусидо для жены самурая считалось позором не суметь покончить с собой при необходимости, поэтому женщин также учили правильному исполнению самоубийства. Они должны были уметь порезать артерии на шее, знать, как следует связать себе колени перед смертью, чтобы тело было найдено затем в целомудренной позе.
Важнейшими побуждениями к совершению самоубийства жёнами самураев были обычно смерть мужа, оскорбление самолюбия или нарушения данного мужем слова.
Свод церемоний и правил при совершении харакири, вырабатывавшийся на протяжении длительного времени, в общих чертах был уже оформлен при сёгунате Асикага (1333 – 1573), когда обычай сэппуку стал приобретать силу закона. Однако сложный ритуал, сопровождавший сэппуку, окончательно сформировался лишь в эпоху Эдо, когда сэппуку стало применяться официально, как наказание по приговору суда совершивших преступление буси. Обязательным лицом при исполнении официального сэппуку стал помощник делающего харакири самурая – “секундант” (кайсяку, или кайсякунин), отрубавший ему голову.
История сэппуку имеет немало примеров, “когда после вскрытия живота герои находили в себе силы, чтобы писать духовное завещание своей собственной кровью”. Однако, несмотря на воспитание в духе дзен и умение владеть собой, самурай мог подсознательно потерять контроль над своими действиями вследствие ужасной боли и умереть “некрасиво”: с выражением страдания, упав навзничь, с криком и т.д., опозорив тем самым своё имя. (Согласно так называемому этикету смерти (си-но сахо), принятому в среде сословия буси, самурай должен был умирать красиво, достойной смертью (синибана), приняв её легко и спокойно. В противоположность этому в поведении умирающего (синиката или синидзама) различалась и постыдная, недостойная воина смерть (синихадзи), при которой нарушалась “эстетика смерти”, что считалось недопустимым для самурая. Здесь важно было не испортить “некрасивой” смертью родословную и честь дома. В этом случае говорилось: “Ты не имеешь права позором осквернить имя (честь) своего рода”). В связи с этим и был введён кисякунин – ассистент осуждённого на харакири, в обязанность которого входило прекратить мучения самурая, вскрывшего живот, посредством отделения головы от туловища. Далее токугавские власти подтвердили и чётко определили, что смерть через харакири является почётной смертью привилегированных сословий, но никоим образом не низших слоёв общества Японии. (Харакири было официально признано привилегией сословия воинов около 1500 г.).
Законодательство досконально определяло также строгую последовательность церемонии харакири, место её проведения, лиц, назначенных для проведения обряда сэппуку, и т.п.
В случае совершения харакири самураем, стремящимся предупредить наказание со стороны властей или главы клана, по собственному усмотрению или решению родственников, семья буси не лишалась его имущества и доходов, а самоубийца добивался оправдания перед судом потомства и заслуживал почётного погребения. Выполнение же харакири как особого вида наказания, налагаемого за преступление, влекло за собой конфискацию имущества.
Обычно в дом к провинившемуся (перед господином или властями) самураю являлся чиновник, который показывал ему табличку с приговором к харакири. После этого должностное лицо, принесшее приговор, и сопровождающие его слуги могли оставить осуждённого дома или же отдать под надзор какого либо даймё, который становился ответственным за самурая, приговорённого с сэппуку, и за то, чтобы тот не избежал наказания, обратившись в бегство.
В соответствии с кодексом харакири незадолго до церемонии самоубийства происходило назначение лиц, ответственных за проведение процедуры вскрытия живота и для присутствия при самом акте сэппуку. При этом же выбиралось место для исполнения обряда, которое определялось в зависимости от официального, должностного и социального положения приговорённого. Приближённые сёгуна – даймё, хатамото и вассалы даймё, имевшие командирский жезл, производили сэппуку во дворце, самураи низшего ранга – в саду дома князя, на попечение которого был отдан осуждённый. Харакири могло состояться и в храме. Посещение храма или часовни иногда нанимали чиновники для совершения харакири в том случае, если приказ на сэппуку приходил во время путешествия. Этим объясняется и наличие у каждого путешествующего самурая особого платья для харакири, которое буси всегда имели при себе.
 

Для обряда, совершавшегося в саду, сооружалась загородка из кольев с натянутыми на них полотнищами материи. Огороженная площадь должна была равняться примерно 12 кв. м., если сэппуку выполняло важное лицо. В загородке имелось два входа: “северный” – (умбаммон – “дверь тёплой чашки” – этот перевод остаётся пока необъяснённым) и южный – “вечная дверь” (или сюги-ёмон – дверь упражнения в добродетели). В некоторых случаях загородка делалась без дверей вообще, что было более удобно для свидетелей, которые наблюдали за происходящим внутри. Пол в загороженном пространстве застилался циновками с белыми каймами, на которые укладывали полоску белого шёлка или белый войлок (белый цвет считается в Японии траурным). Здесь же иногда устраивали подобие ворот, изготовленных из бамбука, обёрнутого белым шёлком, которые походили на храмовые ворота; вешали флаги с изречениями из священных книг, ставили свечи, если обряд производился ночью, и т.д.
При подготовке церемонии харакири в помещении стены комнаты драпировались белыми шёлковыми тканями. То же делалось и с внешней стороной дома осуждённого – она обвешивалась белыми полотнищами, закрывавшими цветные щиты с вышитыми на них фамильными гербами.
Накануне исполнения обряда, если осуждённому было разрешено делать сэппуку в собственном доме, самурай приглашал к себе близких друзей, пил с ними сакэ, ел пряности, шутил о непрочности земного счастья, подчёркивая тем самым, что буси не боится смерти и харакири для него – заурядное явление. Именно этого – полного самообладания и достоинства перед и во время обряда самоубийства – и ждали все окружающие самурая. Кайсяку выбирался представителями клана или самим осуждённым. Обычно в роли кайсяку выступал лучший друг, ученик или родственник приговорённого к харакири, который в совершенстве мог владеть мечом. Первоначально, в древности, термин “кайсяку” применялся к охранителям господ или к лицам, оказывавшим какую-либо помощь другим. Как сказано выше, начиная с XVII в. Точнее с периода Эмпо (сентябрь 1673 – сентябрь 1681 гг.)присутствие кайсяку при сэппуку, проводимым по приговору суда, становился уже обязательным. “Секундант” должен был отрубить голову осуждённому, который в следствии духовной слабости или боязни вспарывал живот лишь по видимость, или самураю, который просто не мог довести харакири до конца, не имея на это физических сил (так как впадал в бессознательное состояние).
Самурай, приглашённый на обряд сэппуку в качестве кайсяку, должен был выразить готовность быть полезным в этом деле, но ни в коем случае не изображать печали на лице; это было равносильно отказу, причиной которого могло было недостаточное искусство владения мечом, что рассматривалось как бесчестие для воина. “Секундант”, выбранный осуждённым, обязан был поблагодарить его за оказанное доверие и высокую честь. Кайсяку не должен был употреблять в ходе совершения сэппуку собственного меча, а брал его у осуждённого, если тот об этом просил, или у своего даймё, так как в случае неудачного удара вина за это ложилась на меч владельца.
Кроме кайсяку, суждённому, как правило, помогали ещё один-два человека. Первый подавал приговорённому на белом подносе малый самурайский меч – орудие совершения сэппуку, в обязанности второго входило преподнесение свидетелям отрубленной головы для опознания.
Накануне церемонии харакири составлялся список лиц, которые, согласно правилам, должны были
присутствовать на месте совершения сэппуку. Это были 1 – 2 главных советника даймё (каро), 2 – 3 второстепенных советника (ёнин), 2 – 3 моногасира – приближённых 4-й степени, заведующий дворцом (русуи, или русубан), 6 прислужников 5 – 6 ранга (если осуждённый вверялся надзору князя), 4 самурая низшего ранга, которые приводили в порядок место исполнения сэппуку и погребали тело ( если просьба
родственников осуждённого о выдаче им останков была отклонена). Число прислужников зависело от ранга приговорённого. В случае совершения харакири в пределах клана (т.е. если самурай осуждался на харакири не правительством сёгуна, а собственным господином – феодальным князем) осуждённому помогали 2 – 3 прислужника.
В качестве свидетелей выступали общественные цензоры, главный из которых объявлял осуждённому приговор непосредственно перед собственно харакири и затем сразу же покидал место, на котором должно было делаться сэппуку. Второй цензор оставался, чтобы засвидетельствовать исполнение приговора. Представители власти удостоверяли не только смерть, но и строгое соблюдение всех церемоний и формальностей при харакири самурая. Важным считались мельчайшие подробности, каждый жест и движение были строго определены и регламентированы.
В соответствии с ритуалом кайсяку и его помощники одевали свои церемониальные одежды (в случае осуждения преступника правительством), при харакири самурая из их собственного клана – только кимоно и поясную одежду – хакама. Хакама перед исполнением сэппуку подворачивалась. При харакири самурая высокого ранга “секунданты” обязаны были надевать белые одежды. Прислужники надевали пеньковое платье и также подворачивали свои хакама. Перед чтением приговора осуждённому приносили на большом подносе смену платья, которое надевалось после его прочтения. Во время сэппуку буси был одет в белую одежду без гербов и украшений, которая рассматривалась и как погребальное платье. Она называлась “синисо-дзоку” (“одеяние смерти”).
После того как подготовка и осмотр места харакири были завершены, а кайсяку и присутствующие на сэппуку проэкзаменованы на знание церемоний, наступал главный момент обряда. Обстановка проведения харакири требовала торжественности и должна была быть “красивой”. От присутствующих же требовалось относиться к осуждённому со вниманием и уважением.
Хозяин дворца (дома), в котором проводилась церемония, вёл цензоров к месту, где зачитывался приговор, при этом этикет требовал, чтобы свидетели были одеты в церемониальное пеньковое платье и шли с двумя мечами. Затем приводили осуждённого, окружённого сопровождавшими его лицами: моногасира шёл спереди, ёнин – сзади, шесть прислужников 5 – 6 ранга – по бокам. После того как все рассаживались по местам. Главный цензор, не глядя в сторону преступника, начинал чтение приговора, стараясь делать это ровным голосом, дабы придать спокойствие и твёрдость присутствующим.
Осуждённому разрешено было сказать главному свидетелю то, что он хочет, однако если его речь была несвязна и сбивчива, цензор клана (главный свидетель) делал знак прислужникам, и те уводили приговорённого. В случае если осуждённый просил письменные принадлежности, чтобы изложить свою последнюю волю, приближённые даймё должны были ему отказать, так как это запрещалось законом. Затем главный цензор покидал место совершения сэппуку, и сразу же после прочтения приговора он должен был приводиться в исполнение, чтобы мужество не изменило со временем осуждённому.
Прислужники во время чтения приговора сидели справа и слева от осуждённого. В их обязанности входило не только всячески помогать приговорённому к харакири самураю, но и убить его (отрубить голову или заколоть) при попытке к бегству кинжалами, которые прислужники прятали у себя за пазухой.
Осуждённый входил в загороженное пространство (если харакири совершалось в саду) через северный вход и занимал своё место для совершения сэппуку, садясь лицом к северу. Возможно было и обращение лицом к западу с соответствующим оформлением места исполнения сэппуку. Кайсяку со своими помощниками входил через южные ворота, становился слева сзади, спускал с правого плеча свои церемониальные одежды, обнажал меч и клал ножны от него сбоку, делая всё так, чтобы этого не видел приговорённый.
Другой ассистент в это время преподносил осуждённому на подносе кинжал, а прислуживающие самураи помогали сбросить одежду и обнажить верхнюю часть тела. (В более позднее время одежда могла быть просто распахнута, что обусловливалось обстоятельствами). Совершающий харакири брал предложенное ему оружие и делал один (или более, в зависимости от способа) прорез в брюшной полости, стараясь перерезать мышцы и кишки по всей её длине. Производить эту операцию следовало без поспешности, уверенно и с достоинством. Кайсяку внимательно должен был наблюдать за производящим сэппуку и вовремя нанести окончательный удар умирающему. В зависимости от договорённости и условий совершения харакири выделялись несколько моментов для отсечения головы:
когда “секундант” отходит, поставив поднос с кинжалом перед буси;
когда осуждённый протянет руку для того, чтобы взять поднос (или, согласно ритуалу, поднимет поднос ко лбу);
когда самурай, взяв кинжал, смотрит на левую сторону живота;
когда осуждённый наносит себе удар кинжалом (или делает порез живота).

В некоторых случаях кайсяку ждал момента потери сознания и только тогда отрубал осуждённому голову. Особо важно было для кайсяку не упустить нужный момент для отделения головы от туловища, так как очень трудно обезглавить человека, потерявшего способность владеть собой. В этом и заключалось искусство кайсяку.
При совершении обряда харакири обращалось также внимание на “эстетическую” сторону дела. Кайсяку, например, рекомендовалось нанести умирающему такой удар, при котором отделившаяся сразу от туловища голова всё-таки повисла бы на коже шеи, так как считалось некрасивым, если она покатится по полу. В случае когда “секундант” не сумел отрубить голову одним ударом и осуждённый делал попытку встать. Прислужники-самураи обязаны были добить его.
Когда голова была отрублена, кайсяку отходил от трупа, держа меч остриём вниз, вставал на колени и протирал лезвие белой бумагой. (Положение меча определялось в зависимости от ранга осуждённого: меч направлен вверх – осуждённый рангом выше секунданта; при одинаковом социальном положении меч держали параллельно земле; меч направлен вниз – ранг осуждённого ниже ранга кайсяку). Если у кайсяку не было других помощников, он сам брал отрубленную голову за пучок волос (магэ) и, держа меч за лезвие, поддерживая рукояткой подбородок головы осуждённого, показывал профиль свидетелю (слева и справа). В случае если голова была лысая, положено было проткнуть левое ухо кодзукой (вспомогательным ножом, имеющимся при ножнах меча) и таким образом отнести её для освидетельствования. Для того чтобы не запачкаться кровью, “секундант” должен был иметь при себе золу.
После засвидетельствования совершения обряда свидетели поднимались и уходили в особое помещение, где хозяин дома (дворца) предлагал чай, сладости.
В это время самураи низшего ранга закрывали тело, как оно лежало, белыми ширмами и приносили курения. Место, где происходило харакири, не подлежало очищению (в редких случаях его освящали молитвой), оно должно было постоянно держаться в памяти; брезгливое же отношение к помещению, запачканному кровью осуждённого, порицалось.

Окинава Включает 120 островов (часть из них необитаема) разного размера и общей площадью в 2256 кв. км, протянувшихся от южной оконечности японского острова Кюсю до северной оконечности Тайваня. Южная часть этой островной дуги образует архипелаг Рюкю, а его центральным и наиболее значительным островом является Окинава. Население — 1283 тыс. человек.

Окинавцы называют свою родину Утина, а себя — утинантю, в отличие от Ямато (остальная Япония) и яматонтю — жителей остальных 46 префектур страны. Такое подчеркнутое дистанцирование становится понятным, когда знакомишься с местной .

Архипелаг Рюкю на протяжении многих столетий был объектом вражеских нашествий — то с юга, то с севера. В 1429 г. Сё Хаси объединил различные островные кланы в единое королевство Рюкю и стал его первым коронованным правителем. В те времена суть дипломатических и внешнеэкономических приоритетов сводилась к одному — как наладить дружественные отношения с могущественной империей Мин в Центральном Китае. Королю Сё Хаси пришлось признать ленную зависимость от Китая, хотя она во многом носила чисто формальный характер. Дань китайским сюзеренам была сравнительно невелика, но зато открывала доступ к огромному потребительскому рынку империи, обеспечивала постоянный приток товаров с континента, а следовательно, и экономическое процветание королевства Рюкю. Различные делегации время от времени направлялись и на север, в Японию, ссориться с которой у окинавцев желания не было.

К концу XV — началу XVI в. королевство достигло пика своего развития, а затем начался постепенный закат его могущества. Во многом это было связано с аналогичными процессами, протекавшими в самой империи Мин. Этим воспользовался воинственный клан Сацума с юга Японии. Его войска под руководством Симадзу Иэхисы в 1609 г. захватили не сумевшее организовать вооруженного сопротивления королевство Рюкю. Однако японское вторжение поначалу не принесло в жизнь окинавцев принципиальных перемен. Местная монархия была сохранена. Короли Рюкю все так же посылали миссии в Китай с ежегодной данью, и это, как ни странно, вполне устраивало японцев. Этот парадокс разгадать несложно. Дело в том, что, убоявшись вредного зарубежного влияния, особенно проникновения в Японию новейшего по тем временам европейского огнестрельного оружия, которое могло попасть в руки противников правительства, сёгун Токугава «закрыл» страну, запретив своим подданным под страхом смерти любые контакты с иностранцами. В этих условиях связи окинавцев с Китаем давали возможность клану Сацума обходить строгие запреты и пользоваться благами международной торговли.

Полусамостоятельное королевство Рюкю просуществовало вплоть до 1879 г., когда в результате Реставрации Мэйдзи произошла административно-территориальная реформа Японии. Королевская семья была изгнана из дворца на Окинаве, а аннексированное королевство вошло в состав Японии в виде рядовой префектуры. О событиях тех дней жителям Окинавы и ее гостям напоминает великолепный дворец Сюридзё, служивший долгое время резиденцией королей Рюкю. Время не пощадило ни дворца, ни прочих памятников истории и культуры древних времен. Тем более что японские власти не были в этом заинтересованы. Поэтому на Окинаве гораздо более зримы следы иного важного в ее истории периода, не столь давнего и длившегося не так долго — с 1945-го по 1972 г. Более 200 тысяч человек, каждый третий житель Окинавы, пали жертвами штурма, предпринятого американской армией в последние дни второй мировой войны. В местах былых боев поставлено немало памятников. Но забыть о днях вооруженного вторжения и оккупации местные жители и так не могут. Американское военное, политическое, экономическое, культурное присутствие сохраняется здесь и поныне.

Японцы часто называют архипелаг Рюкю островами сокровищ. Причин тому немало. Утверждают, например, что необитаемые островки гряды, не столь уж удаленные от проторенных морских путей, за свою многовековую историю не раз становились пристанищем для пиратов различных национальностей, а соответственно, и местом укрытия награбленного, различных кладов. Однако благодатный климат и богатые рыбой и прочей морской живностью воды, кораллы всех расцветок и редчайшие черные жемчужины, добываемые только здесь, — вот, пожалуй, и все сокровища островитян. Здесь не найдено ни нефти, ни угля, ни месторождений редких металлов, обнаружение которых в считанные месяцы может перевернуть экономику островов.

А может быть, это к счастью. Иначе хрупкая и во многом неповторимая природа райских уголков могла бы пасть жертвой человека, способного взрыхлить, перекопать все окинавские холмы, взорвать пещеры и гроты, уничтожить коралловые рифы, пустить под топор пальмы, отравить окружающие воды отходами.

До второй мировой войны окинавцы в основном жили сельским хозяйством и рыболовством. До 70 процентов рабочей силы было занято в выращивании, заготовке и переработке сахарного тростника. Война, превратившая плодородные угодья в поля сражений, нанесла невосполнимый ущерб аграрному сектору, лишив многих окинавцев средств к существованию. Последовавшая за этим американская оккупация добила местных фермеров, утративших право распоряжаться своими земельными наделами, принудительно изъятыми под военные базы США. Значительная часть работоспособного населения переключилась на обслуживание американцев как на самих базах, так и в магазинах, ресторанах, барах, кабаре, прачечных, парикмахерских, облепивших военные базы. Это позволяло прокормиться местным жителям, но экономике острова практически ничего не давало.

После возвращения Окинавы под японскую юрисдикцию в 1972 г. правительство Японии предприняло немало усилий, чтобы вытащить острова из экономической ямы. В префектуру хлынул поток ассигнований.

Создавать собственную индустриальную базу на острове невыгодно. Против этого и отсутствие развитой инфраструктуры, и проблемы с транспортом (Окинава — единственная префектура без сети общественного транспорта), и дороговизна электроэнергии, и нехватка пресной воды, и ненадежность связи с другими регионами страны, и высокая экологическая уязвимость субтропических островов.

Единственной базой, на которой можно строить экономику префектуры, остается туризм. И в этом островитяне довольно преуспели. За два последних десятилетия здесь выросли отели международного класса, пансионаты, санатории, рестораны, центры водного спорта, музеи, ботанические сады, аквариумы. Карнавалы и прочие массовые действа здесь длятся чуть ли не весь год без перерыва. Развиваются сувенирный промысел, торговля кораллами, жемчугом, лаковыми изделиями, местной керамикой и текстильными поделками. Процветает огромная сеть местных ресторанчиков, специализирующихся на пряной, совсем не японской по вкусу кухне.

До прибытия “варваров” способы ведения  в Японии воплощали поединки благородных самураев один-на-один. Этот идеал индивидуализма начал сходить на нет после прибытия португальцев в 1542 году. Знакомство с аркебузами изменило для самураев лицо войны и привнесло перемены в искусство тактики. Эти перемены в основном копировали европейские стили, но кое-где и превосходили их. Данная работа рассматривает состав военной машины самураев: организацию, вооружение, одежду и тактические приемы. В Японии не было подобно европейской организации армий в батальоны и полки. Основной единицей была армия даймё (князя), которая была построена на системе “коку”. Коку – это количество риса, необходимое на содержание одного человека в год. Соответственно, самурай классифицировался по уровню дохода его поместья. Самураи с доходом в 10 тыс. коку и более считались даймё. Те, у кого доход был от 100 до 9,5 тыс. коку имели ранг хатамото (лидера), тогда как имевшие доход менее 100 назывались го-кэнин (сторонники).

Каждый класс был обязан поставить определенное количество людских ресурсов исходя из своего дохода. Таблицы поставок менялись в 1616, 1632 и 1649 годах. Т.к. это никак не связано со временем каких-либо военных конфликтов, было странным, если бы они сильно различались. Согласно таблице 1649 года, хатамото с доходом в 300 коку должен был поставить собственную обслугу, одного самурая (ранга го-кэнин), одного копейщика, одного оруженосца, одного конюха, одного переносчика сандалий, одного носильщика хасамибако, одного переносчика багажа. Хатамото с доходом в 2 тыс. коку должен был поставить собственную обслугу, восемь самураев (ранга го-кэнин), двух оруженосцев (плюс одного резервного), пять копейщиков (плюс одного резервного), четырех конюхов, четырех переносчиков багажа, одного переносчика сандалий, двух носильщиков хасамибако (плюс одного резервного), одного лучника, двух аркебузьеров, двух фуражиров, одного переносчика нодати, двух предводителей асигару и одного переносчика дождевой шляпы. Солдаты – нонкомбатанты также должны были быть экипированы и вооружены.

Нормы не были одинаковыми среди различных даймё. В определенное время вассал должен был выставить различное количество людей для своего господина. Все зависело от ситуации. Во времена завоевания острова Кюсю войсками Хидэёси защищавшийся Симадзу приказал своим вассалам поставить людей исходя из количества Тё (Тё =30 коку). За каждый Тё вассал должен был выставить двух человек – ученика и слугу, два Тё – 3 человека, 10 Тё – 11 человек. Во времена завоевания Кореи Хидэёси затребовал от лордов Кюсю, которые были ближе всего к отправной точке экспансии, по 6 человек с каждой сотни коку дохода и намного меньше людей от лордов Хонсю. В войнах при Сэкигахара и за Осаку ставка была примерно 3 человека с каждой сотни коку.

Некоторые даймё организовывали собственные “элитные части”. Ходзё Удзияцу организовал своих го-хатамото (телохранителей) в 48 отрядов, каждый под командованием капитана. Отряды были организованы в 7 рот. Шесть рот по 7 отрядов и одна рота в 6 отрядов. В каждом отряде было по 20 человек. Токугава Иэясу основал о-бан (великую гвардию) в количестве 3х рот. Во времена завоевания Кореи гвардия выросла до пяти рот. К 1623 году было уже 12 рот. В каждой роте был один капитан, четыре лейтенанта и 50 гвардейцев. Другим подразделением, созданным Иэясу, был теппо хякунин гуми – 25 эскадронов в 100 конников каждый. Всадники были вооружены ружьями. В других армиях аркебузеры были организованы в отряды по 30-50 человек, с одним капитаном на каждый десяток.
Характерными отрядами в данный период были всадники, лучники, копейщики и аркебузьеры. Баланс отрядов в войске зависел от конкретного даймё. Некоторые отдавали предпочтение коннице, как Такэда Сингэн, или аркебузам, как Ода Нобунага.

В 1542 году китайский корабль, везущий трех португальских торговцев, потерпел крушение возле острова Танэгасима. Правитель острова увидел конструкции в руках у этих странных людей и пришел в восторг:

“Они несли что-то, длиной два или три фута, прямые снаружи и полые внутри, изготовленные из тяжелого материала… Форма не идет в сравнение ни с чем, что я знаю. Чтобы использовать это, надо заполнить его порошком и маленькими кусочками свинца. Установите маленькую белую цель на банке. Держите объект в руках, успокойте тело, зажмите один глаз (,) поднесите огонь к отверстию. И тогда пуля точно поражает цель…”.

Правитель купил два ружья и отдал их своему кузнецу, что бы тот скопировал их. Однако он не смог выяснить, как закрывается казенник ствола. Когда прибыл другой португальский корабль, он отдал свою дочь в обучение изготовлению ружей. Вскоре он стал производить ружья такие же хорошие, как и оригиналы. Затем производство распространилось по всей Японии.
Вскоре аркебузьеры стали обычным делом на полях сражений. Впервые они были использованы Симадзой Такахисой в 1549 году в битве при Кадзики. Уэсуги Кэнсин и Такэда Сингэн пользовались ими в своих периодических битвах при Каванакадзима, равно как и Мори против Суэ в битве при Миядзиме в 1555 году. Ода Нобунага в 1549 году заказал 500 аркебуз, а к 1575 году в его армии насчитывали 10 000 ружей. Такэда Сингэн так любил оружие, что в 1569 году выпустил прокламацию для своих войск:

“Впредь ружья будут играть очень важную роль. Соответственно, уменьшайте количество копий и увеличивайте количество людей, способных владеть ружьем”.

Популярность аркебуз росла с ростом количества армий. Одна из причин была легкость обучения. Требовались годы, чтобы обучить лучника, но даже крестьянин в короткое время мог быть обучен стрельбе из аркебузы “со всей точностью, на которое оружие было способно”.

Другой причиной популярности были преимущества ружья перед луком. Тогда как японский лук имел дальность стрельбы 380 м, аркебуза била на 500 м, хотя и безвредно для цели в обоих случаях. Эффективная дальность для лука была 80 м, а у ружья – до 200 м.
Великий триумф аркебузы произошел в 1575 году в битве при Нагасино. Нобунага разместил 3 тыс. стрелков за частоколом. Аркебузьеры полностью истребили наступавшую конницу Такэды. Множество даймё извлекли уроки из Нагасино и оснастили свои армии большим количеством ружей. К 1582 году большинство армий состояло на треть из аркебузьеров. Однако, несмотря на то, что ружья показали свою силу, многие самураи относились к ним с пренебрежением, поскольку ружья уводили войну от индивидуализма.
Пушки появились в Японии в 1551 году. Отомо Ёсидзуми подарили две пушки португальцы. Аналогично аркебузам, были попытки их скопировать. Однако японцы так и не смогли выучиться изготавливать пушки европейского качества. Вместо этого большинством пушек японские армии снабжали иностранные суда. Обычно это были кулеврины и фальконеты. Пушки редко появлялись на полях битв в Японии, в основном во время осад. При осаде Осаки Токугава использовал 300 орудий.

Основным ударным оружием были копья. Они были двух видов – нагината и яри. Нагината состояла из длинного изогнутого лезвия, насаженного на древко. Нагината была оружием как самураев, так и асигару. Ко времени Сэкигахара первенство завоевало яри. Существовали яри различной длины. Самые большие назывались нагай-яри и имели длину более 4 м. Различные даймё имели свои предпочтения относительно длины яри. Такэда Сингэн вооружил своих пехотинцев 4,8 метровыми копьями, так же поступили Уэсуги, Хидэёси, Токугава и Датэ. Ода Нобунага использовал самые большие копья – 5,6 м. Ода открыл возможности длинных копий еще в начале своей карьеры. Есть упоминание о наличии в его арсенале 500 5,6-метровых копий уже в 1553 году. Формы наконечников яри были различными. Некоторые были изготовлены в виде длинных трехгранников. Самыми распространенными были L-образные наконечники или наконечники с крестовиной, пригодные для стаскивания всадника с седла. Копья по количеству в армиях уступали только аркебузам. В разных армиях процент копий варьировался. У Оды копья составляли 27% его войска. У Уэсуги – 10 копий на каждое ружье.

С появлением аркебуз количество лучников стало сокращаться. Причинами были, как уже указывалось, разница в дальности стрельбы и срока обучения лучника и аркебузьера. Но с другой стороны лук более точен и эффективность стрельбы превышала ружейную. Однако дальность стрельбы и простота обучения стрельбе из ружья перевешивала преимущества лука. Позднее лучники кое-где стали использоваться в качестве застрельщиков и снайперов. Некоторые кланы сохранили элитные подразделения лучников, как, например, Симадзу.

Кавалерия состояла только из самураев, полностью одоспешенных и вооруженных копьем. В древние времена конница вооружалась исключительно луками. С развитием длинных копий конные лучники остались только в специальных подразделениях. Для защиты от копий кавалеристы экипировались копьем. Было два типа конных копий – тэ-яри (ручное копье) и моти-яри (носимое копье). Длина копий варьировалась от 3,2 до 4 метров. Самые длинные копья отмечались в 4,3 м. Использование копий дало всадникам необходимую маневренность в нападении и защите.

Что бы иметь впечатление о составе японских армий рассмотрим несколько примеров.

Клан Симадзу в 1592 послал в Корею 1500 лучников, 1500 аркебузьеров и 300 копьеносцев. Армия Мацууры Какэмоно в корейскую кампанию состояла из 120 всадников, 450 пехотинцев, 370 аркебузьеров, 110 лучников, 150 копейщиков, 120 офицеров, 800 хатамото и 880 нонкомбатантов (различной обслуги). Хатамото Датэ Масамунэ в те же времена состояли из 50 лучников, 100 аркебузьеров и 100 копейщиков. Позднее в 1600 году, Датэ посылает Иэясу армию, состоящую из 420 конных самураев, 1200 аркебузьеров, 850 копейщиков и 330 нонкомбатантов. Баланс всадников и пехоты подметил иезуит Франкоис Карон:

“Те, кто имел 1000 коку годового дохода, были обязаны привести собой на поле 20 пехотинцев и 2 всадников…”

Одеяние большинства армий Древней Японии состояло из До (доспеха). До 1450 года доспех был коробчатого вида и подвешивался на плечи. Вскоре латы стали делать более легкими по весу и подогнанными по фигуре, сместив нагрузку с плечей на бедра. Доспех обычно изготовлялся из металлических полос скрепленных вместе, однако, со временем, многие оружейники стали делать доспехи, состоящие из сплошных пластин. Самым важным новшеством стало изобретение окэгава-до. Этот стиль стал очень популярным. Доспех был эффективным и недорогим, обеспечивал хорошую защиту, ставшую важной с развитием огнестрельного оружия.
Другим типом доспеха, получившим развитие, был татами-до (складной доспех). Он состоял из прямоугольных или гексагональных металлических пластин скрепленных кольчугой (по другим источникам пластины нашивались на матерчатую или матерчато-кожаную основу). Этот доспех, также как и окэгава-до, был дешевым, простым в изготовлении и легким. Многие даймё экипировали такими доспехами своих асигару.

Самурайские шлемы были шести разных типов. Каждый тип состоял из нескольких пластин, находивших друг на друга и образовывавших ребра. Большинство самураев богато декорировали свои шлемы. Даймё носили на шлемах фантасмагорические фигуры и другой причудливый декор. Хонда Тадацугу украсил свой шлем большими оленьими рогами, Ии Наомаса был известен золотыми рогами на шлеме, Датэ Масамунэ носил золотой полумесяц. Хосокава Тадаоки украсил шлем пером павлина, Тоётоми Хидэёси носил гребень в виде солнца с лучами, Курода Нагамаса в честь битвы Ити-но-тани изобразил на шлеме дорогу с горы Ёсицунэ. Некоторые даймё, как, например, Като Киёмаса и Маэда Тосииэ, носили шлемы с составным конусом. Поздние типы делались в виде хвоста рыбы.
Шлем пехотинцев назывался дзингаса (боевая шляпа) и имел форму конуса. Изготовлялся из металла или укрепленной кожи. Преимущество железного шлема было в том, что в нем можно было при случае варить рис. Те, кому не посчастливилось носить шлем, защищали голову повязкой хатимаки с кольчужными кольцами.
В дополнение к панцирю самураи носили пару сунэатэ (поножи), хайдатэ (набедренники) и котэ (наручи). Некоторые самураи также носили мэмпо (маску). Асигару также могли экипироваться котэ и парой сунэатэ.
Доспех был покрыт лаком, чтобы предохранить его от воздействия окружающей среды. Цвета – черный, коричневый, золотой, красный (обычно покрывали лаком черного цвета. По сей день черный лак в мире на профессиональном жаргоне называют Japan). Иногда доспех отделывали медью. Шнуровка имела различные цвета. Старая массивная шнуровка постепенно вытеснялась, поскольку имела свойство замерзать зимой, забиваться грязью и напитываться водой, становясь рассадником вшей. Кроме того, большое количество шнуров более эффективно противодействовало стрелам.
Основным назначением доспеха было защитить владельца от ружейной пули, поэтому оружейники проверяли свои изделия, стреляя в них из аркебуз. Если пуля доспех пробивала, он браковался, если же выдерживал, то вмятину от пули оставляли в доказательства его прочности. Этот тип доспехов известен под именем тамэси-гусоку (проверенный пулей). Однако этот вид доспеха был тяжелым и дорогим.

С ростом массовости армий встала проблема идентификации своих воинов и врагов на поле боя. В результате появились носимые самураями и асигару сасимоно (персональные знамена), которые крепились на доспех сзади. Сасимоно различались по размерам и цветам. На поле знамен обычно изображали мон (фамильный герб) командира. Некоторые сасимоно имели объемную форму. Войска клана Симадзу с Кюсю носили черно-белые сасимоно. В центре размещался фамильный мон, выполненный в негативе к фону – крест в круге. У Нобунаги было несколько различных дизайнов сасимоно, одним из которых была белая “дыня” на красном фоне. У Тоётоми Хидэёси на белых флагах была изображена красная ветвь “адамового дерева” (“паловнии”). Личные посланники Такэды Сингэна отличались черными флагами с изображением белой многоножки (“цилоподы”). Специальные отряды Токугавы имели белый флаг с черной буквой “пять”, в то время как его основной флаг выглядел следующим образом: на белом фоне черный цветок (“холлилок”). 48 бансё Ходзё носили “рыбью чешую” – флаги желтого, черного, голубого, красного и белого цветов с нарисованным треугольным гербом Ходзё. Часто на кирасы и шлемы асигару наносился мон командира.
Другой формой идентификации было использование большого знамени нобори. Эти флаги были увеличенной версией сасимоно. Ума-дзируси (конный знак) был разновидностью нобори. Он использовался для определения месторасположения генерала. Самурай с доходом в 1300 коку имел право на небольшой флаг; те, у кого доход был более 6000 коку имели право на большой флаг. Требовалось три человека для его переноски. Характерным примером ума-дзируси был флаг Уэсуги Кэнсина – на голубом фоне красное солнце. Некоторые даймё предпочитали определенные предметы в качестве своих флагов. Например, у Хидэёси – знаменитая “тысяча тыкв” (по легенде, после каждого выигранного сражения он добавлял к большой тыкве одну маленькую, пока штандарт не превратился в гроздь тыкв). У Иэясу – золотой веер с красным солнцем.

Некоторые даймё делали попытки ввести униформу в своих войсках. Ии Наомаса – наиболее яркий пример. Он одел всех своих воинов – самураев и асигару – в красные доспехи. К тому же его войска несли на себе красные сасимоно с написанными своими именами золотом или фамилиями – белым. Эта “униформа” была принята по совету Иэясу, который, комментируя использование Ямагатой Масакагэ (вассалом Такэды Сингэна) одетых в красное воинов, отмечал их “психологический эффект”. Отряды Ии стали известны под именем “красных дьяволов”. Другой тип униформы ввел у себя Датэ Масамунэ, который экипировал свои войска пуленепробиваемыми доспехами ёкиносита-до. В 48 бансё Ходзё Удзиясу каждая рота несла цветной флаг с японским иероглифом. Когда они собирались вместе, иероглифы складывались в стих:.

“Цветы источают аромат, но вскоре вянут. В нашем мире ничто не вечно. Преодолейте сегодня гору жизненных заблуждений, и завтра настанет безграничный сон без опьянения”.

Толчок развитию тактики дало появление аркебуз. Ранее традиционные способы войны основывались на идеалах индивидуализма. Во время битвы две армии выстраивались в линии несколько сотен ярдов длиной друг перед другом. Тишину нарушала сигнальная стрела. Затем вперед выходил самурай, пускал стрелу и выкрикивал свое имя, вызывая соперника на поединок. После их боя процесс продолжался, но количество поединщиков увеличивалось. В конце концов поле превращалось в хаотичную свалку.

Появление большинства тактических новшеств приписывают временам битв между Уэсуги и Такэдой в Каванакадзиме, где они встречались пять раз в течение 1553-1564 годов. Большое пространство позволяло экспериментировать с различными формациями и передвижениями отрядов, которые изобретались и испытывались обеими сторонами.
Вначале многие самураи не доверяли асигару. Асигару держались в резерве и во многих случаях не участвовали в битвах. Первые шаги к армии нового типа сделал Ода Нобунага. Он понял важность строевой тренировки, вооружил и постоянно тренировал своих асигару. Через некоторое время асигару стали основой его армии.
Битва 29 июня 1575 года при Нагасино считается поворотным пунктом в истории военной тактики Японии. В этой битве Нобунага представил два тактических новшества. Первым был поточно-залповый огонь. Значительной проблемой ранее была крайне медленная скорость перезарядки аркебузы. Генерали хотели любым путем увеличить скорострельность. В то время, когда данная проблема еще не была решена в Европе, ее решили в 1570 году в Японии. В одну из своих кампаний Нобунага воевал с монахами-воинами в Исияне Хонган-дзи. Защитники контратаковали его позиции в Кавагути и Такадоно. Атака была внезапной и была проведена силами 3000 мушкетеров. Монахи применили примитивную форму поточного огня и заставили Оду отступить. Нобунага запомнил урок и усовершенствовал эту тактику.

Во время битвы при Нагасино Ода имел около 32000 человек, из которых 10000 были аркебузьеры. Зная, что сила Такэды – в его коннице, он отделил 3000 стрелков и расставил их в три линии по тысячи человек за большим частоколом. Он приказал своим людям стрелять с короткого расстояния и поражать в первую очередь лошадей. Когда Такэда Кацуёри послал 12700 человек на позиции Оды, они были остановлены первой линией мушкетеров. Как только Такэда возобновил атаку, дала залп следующая линия, потом третья. Войска Такэды были дезорганизованы и легко разбиты контратакой Оды. Около 10000 воинов Такэды полегло на поле боя – 67 % его армии.
Другим новшеством было использование асигару. Впервые в истории Японии крестьяне удостоились чести участвовать в битве и разделить радость победы. Это также показало, что главным становится строгая дисциплина и тренировки. В результате стали расти размеры армий, т.к. даймё стали набирать больше отрядов. Армии кое-где достигли отметки в 100 тыс. человек.

После введения новых тактических приемов искусство войны в Японии развивалось подобно европейскому. В Европе дуэт пики и мушкета получил большое развитие после изобретения такового Гонзало дэ Кордобой в 1503. Предпосылкой к созданию подобного формирования было стремление защитить мушкетеров от атак кавалерии. Дуэт оказался эффективным – пики защищали мушкетеров от разгрома конницей, с другой стороны, мушкеты отбивали охоту подходить близко. Вскоре количество шеренг увеличилось, и формирование принимало форму прямоугольника. Например, 36 шеренговая испанская “терция”. Подобный принцип применялся и в Японии, однако, никогда формации не достигали таких размеров, как в Европе. Линии аркебузиров выстраивались впереди армии, поддерживаемые линиями копейщиков. Лучники выполняли роль застрельщиков, пока аркебузьеры перезаряжались.

В Японии было разработано несколько предбоевых формаций. Всего их было 22, названия их происходят из изображений предметов, на которые они похожи.
Вот некоторые из них:

Хоси (наконечник стрелы) Этот порядок использовался для стремительной атаки. Плотный строй аркебузьеров шел в авангарде самурайского войска и прорежал огнем вражеские шеренги. Т.к. подобный порядок был предназначен для стремительных атак, фланги формации были слабо защищены.

Ганко (птицы в полете) Представляла собой гибкое построение отрядов, способное быстро измениться при изменении ситуации. Аркебузьеры располагались по фронту и в тылу, но могли быть переброшены на фланги в случае необходимости.

Саку (замочная скважина) Эта была лучшая формация для противодействия атаке формацией Хоси. Шесть шеренг аркебузьеров и две шеренги лучников располагались по углам для встречи атаки. Отряды в центре формировались с целью принять на себя силу атаки.

Какуёку (крыло журавля) Данная формация использовалась для окружения противника. В то время как авангард сковывал противника, “крылья” вырывались вперед и обхватывали противника. Этот прием использовал Такэда Сингэн в четвертой битве при Каванакадзиме.

Кояку (хомут) Формация считалась лучшей защитой от “крыла журавля” и “наконечника стрелы”. Авангард удерживал противника столь долго, сколько было необходимо для выяснения их замысла. Затем командир мог дать приказ на контратаку.

Гёрин (рыбья чешуя) Это построение использовалось при превосходящих силах противника. Формация действовала по типу “наконечника стрелы”, но силы направлялись на определенный сектор противника.

Энгэцу (полумесяц) Эта формация использовалась для обороны. Разбитые части перестраивались в виде полумесяца, готовые отразить атаку или перейти в наступление.

Курума гакари (крутящееся колесо) Построение в виде круга. Наступая на врага, сохранялась формация в виде вертящегося круга. В момент атаки боевые единицы вырывались из круга. И когда один воин уставал, он сменялся следующим. Свежие воины продолжали посылаться на цель до достижения победы. Этот тип построения использовался Уэсуги Кэнсином для противодействия “крылу журавля” Такэды Сингэна в четвертой битве при Каванакадзиме.

Тёда (длинная змея) Передовые, срединные и задние отряды строились с целью противодействия любым атакам справа и слева. Срединные отряды оказывали поддержку фронтальным и тылу, и наоборот. В то же время авангард вместе с первыми двумя дивизиями в случае необходимости использовались в качестве резерва.

Кото (голова тигра) Эта формация считалась лучшей при обороне от равного противника. Тактическое использование – аналогично Ганко.

Гарю (лежащий дракон) Это построение использовалась в битвах на холме. Авангард, первые и вторые линии, тыл могли легко перемещаться на новые позиции, когда это было необходимо.

Таймо (большая иллюзия) Построение использовалось для проверки крепости вражеских построений на флангах. Как только отыскивалась слабина, туда тут же посылались срединные отряды.

Коран (танцующий тигр) Эта формация для противодействия атаке противника с обоих флангов. Передовой отряд завязывает бой с авангардом противника, а тыловой ударяет в тыл врага.

Кэнран (танцующий меч) Позиция похожа на Коран. Тыловые отряды атакуют врага.

Сёгигасира (голова сёги) Эта формация полезна при преследовании противника. Передовые отряды стрелков, сформированные в дугу “сёги”, наступают на врага. В это же время фланги, середина и тыл продолжают двигаться вперед, в случае необходимости расширясь вправо или влево.

Мацукава (сосновая кора) Это необычное построение включало кавалерию, стрелков и копейщиков в одной связке. Преимущество формации – высокая мобильность.

Ватягай (переплетенный круг) Эта формация использовалась в борьбе с большими силами в лесах.

Сэйгантёку Когда противник состоит из двух отрядов, используется эта формация. Часть накрывает огнем приближающийся отряд, тогда как остальные атакуют второй отряд.

Бэттэ Наоси (перестроение) Ганко и Кото хорошо действуют при отсутствии врагов в тылу. Эта формация формируется из армейских резервов на случай появления врагов в тылу.

Рюкэй (течение) Это построение использовалось во время отхода.

Унрё (облака дракона) Построение используется, когда у врага преимущество в территории, но не в численности.

Хитё (летящая птица) Формация похожа на Унрё, но используется при численном превосходстве противника.

Хотя в Японии и присутствовали некоторые предбоевые построения, японцы не использовали специальные боевые построения по типу европейских линий и колонн. Не делалось акцента на удерживание формации после столкновения с противником. Обычно не проходило много времени до того момента, как бойцы вовлекались в “групповой матч по борьбе, где каждый самурай стремился победить ближайшего врага”. Японская кавалерия, в отличие от европейской, состояла из верховых и пеших воинов. Пешие были обслугой всадников. Это очень влияло на мобильность кавалерии и дистанцию атаки, лимитировало силу удара.
Т.к. армия главнокомандующего была составлена из разных индивидуальных кланов, преданность и взаимодействие на поле боя были очень существенными проблемами. По этой причине преданность своему даймё постоянно проверялась. Способы руководства битвой были следующими: использование флагов, барабанов, раковин, сигнальных огней, вестников. Даймё предпринимали шаги по созданию элитного корпуса посланцев. Уже упоминалась о подобных подразделениях Токугавы и Такэды. У Хидэёси было 29 посланцев, каждый отличался золотым сасимоно. Нобунага оснастил своих черно-красными хоро (сумка в виде часов, носимая позади доспеха). Командующий наблюдал за битвой, врагами, раздавал поручения, сидя в своем маку (место, огороженная ширмами с монами владельца). Но доставка его приказов в войска зависела от системы посланий, принятой в данном войске. Без эффективной системы посланий не могло быть координации.

Несколько битв было проиграно благодаря недостаточной преданности либо недостатков координации. Иэясу выиграл битву при Сэкигахара благодаря переходу на его сторону Кобаякавы Хидэаки (а также Киккавы и Вакидзаки). В битве Тэнно-дзи в 1615 году планы Санады сорвались благодаря действиям его ронинов.
В конце концов битва приводила к победе одной стороны. Победитель праздновал победу в своем маку, вознаграждая своих преданных генералов. Затем начиналась церемония просчета голов.

Появление аркебуз в Японии подстегнуло развитие искусства войны. С этого момента японская военная тактика развивалась подобно европейской и кое-где прямо ее копировала. Хотя и накладывала восточный отпечаток. В некоторых аспектах европейцы превосходили японцев в искусстве войны, а в некоторых японцы далеко обогнали европейцев. Великим достижением японской тактики было изобретение и внедрение поточного огня, которое не получило распространение в Европе вплоть до 1580 года, когда было представлено Морисом из Нассау. Другим достижением также было национальная способность принимать, адаптировать под себя и эффективно использовать технологические новинки и новшества, что помогало в единении страны. Япония действительно имела военную мощь, сравнимую с европейской.

Звание самурая в средневековой Японии было наследственным. Сын, как правило, шёл по стопам отца, становясь воином-профессионалом, представителем сословия военно-служилого дворянства, и оставался в том феодальном клане, членом которого был его родитель.  в самурайских семьях особое внимание уделялось воспитанию подрастающего поколения уже с раннего детства в духе бусидо. Основной задачей наставников молодого буси была выработка в нём того комплекса особенностей, которые считались необходимыми в профессии самурая, т.е. воспитание человека физически сильного, владеющего в полной мере военным искусством, вооружённого знанием моральных принципов господствующего класса.
Сын самурая с самого рождения окружался исключительной заботой. Он являлся продолжателем рода, хранителем и наследником его традиций. Он имел право совершать религиозные обряды по отправлению культа предков. (Согласно синто и конфуцианскому учению исполнять обряды и возносить благодарность духам предков, “успокаивая” этим их души, могли только мужчины.) Исходя из этого, рождение ребёнка мужского пола в японской семье считалось праздником. С особым вниманием относились к первому сыну, так как он по закону уже с момента рождения считался наследником дома, всего состояния семьи и имени самурая. Кроме того, сын наследовал землю или рисовый паёк, за который служил у феодала его отец. Поэтому, если самурай без наследника в семье (в 1615 г. самураям было разрешено усыновление наследников из среды их родственников, носящих то же родовое имя) почему-либо не мог взять себе наложницу или если последней не удавалось родить ему сына, феодал конфисковывал у буси его надел и лишал родового имени. Это означало, что самурай терял место в социальной структуре и становился ронином. Такая мера часто практиковалась феодалами при первых сёгунах Токугава ввиду того, что земля находилась под их непосредственным контролем. В период между временами Кэнтё (1601) и Кэинан (1651) около 60 феодальных семей потеряли по этой причине свои феоды.
В первые дни после появления ребёнка на свет в дом самурая приходили родственники, приносившие мальчику подарки, среди которых были два веера изогнутой формы, рассматривавшиеся как предвестники двух мечей воина и как символ храбрости.
Через несколько лет сын воина получал один или два (в зависимости от ранга отца) маленьких игрушечных меча, вырезанных из дерева. Это приучало юного самурая любить своё оружие – мечи, принадлежность сословия воинов.
Развивать в детях самураев военный дух и почитание воинской доблести (сёбу) были призваны ежегодные праздники мальчиков – “танго-но сэкку”, отмечаемые в пятый день пятого месяца по лунному календарю и получившие затем большое распространение в период Эдо. (“Танго-но сэкку” является одним из традиционных японских праздников, который празднуется повсеместно в Японии и в настоящее время). Во время праздника мальчиков выставляли в доме искусно изготовленные миниатюрные доспехи, надетые иногда на специально изготовленных для этой цели кукол (кабуто-нингё), мечи, луки и стрелы, знамёна, стараясь тем самым воспитать в будущем самурае воинственность, уважение и благоговейное отношение к военному снаряжению и к самому ремеслу самурая. Играть такими мечами и доспехами детям запрещалось, на них можно было только смотреть, так как демонстрация игрушек приравнивалась к самурайской практике показа мечей и доспехов. Непременным аксессуаром на празднике мальчиков были коинобори – изображение карпов, сделанные из цветной ткани или бумаги и поднимавшиеся на бамбуковых шестах над каждым домом, где жили один или больше мальчиков. (Число вывешиваемых карпов соответствовало числу мальчиков в семье). Карпы были предназначены для той же цели, что и игрушечное вооружение. Они символизировали “мужественную добродетель”, которая подразумевала “военную добродетель”. В Японии карпы и доныне считаются самураями среди рыб. Их рассматривают как символ энергии, храбрости и непреклонной твёрдости. Детям воинов внушали, что от них требуется такое же упорство в достижении цели, какое показывает карп, преодолевая бурные потоки, такой же стоицизм и бесстрашие, какие “проявляет”, по словам самураев, эта рыба на столе повара, не уклоняясь и не вздрагивая от удара ножа. Возможно, что именно эти “качества” карпа обусловили появление его амулетов в храме бога войны Хатимана.

Самурайская молодёжь приобщалась к профессии воина также во время праздников в честь побед над айнами и в других битвах эпохи средневековья, когда выставляли и носили по городу самурайское снаряжение, демонстрировали искусство буси и рассказывали повести о героизме (гундан). Значительное влияние оказывало конфуцианство. По одному из его принципов, дети должны были относиться к родителям с почтением и уважением, дорожить ими, любить их, не противодействовать их воле, не причинять им огорчения и беспокойства даже в том случае, если “родители по влечениям своим были дурными людьми и относились дурно к детям”.
В бусидо такое отношение детей к родителям опосредовалось принципом гири, обусловливавшим почитание возраста (уважение родителей и старших вообще) и объяснявшим такие поступки, как жертвование собой ради родителей.
Тщательное домашнее воспитание детей подразумевало чтение им нравоучительных историй из книг конфуцианского характера. Такого рода назидательные рассказы служили руководством к практическому действию, являлись своеобразными сводами моральных правил. Так, в одном из подобных рассказов говорилось о том, как мальчик лёг в стужу на лёд замёрзшей реки, чтобы растопить его теплом своего тела и достать рыбы для своей мачехи; в другом – как мальчик спал ночью, ничем не прикрывшись, чтобы отвлечь москитов от родителей на себя.
Однако конечной целью воспитания в ребёнке чувства сыновнего долга (оякоко) были не только уважение и любовь к родителям и старшим, проявляемые в деле. Высшим пунктом морального обучения самурайской молодёжи в духе учения Конфуция являлась выработка верности государю, который также рассматривался как отец воина. Сыновний долг, таким образом, служил как бы основой верноподданичества и приравнивался к верности вассала сюзерену. В качестве примера можно привести высказывание об обязанностях вассала одного из правителей токугавской Японии князя Мито Мицукуни (1628-1700). Он говорил: “Если виновным (в государственной измене) является ваш отец, я не склоню вас к измене ему; поступить так – значило бы погрешить против справедливости (гири). Сыновняя любовь и верность суть одинаковые добродетели, поэтому вы лично должны знать, как поступить в подобном случае, я представляю решение подобного вопроса вашей совести”.
Не меньшим уважением, чем отец, пользовался учитель молодого самурая. Авторитет наставника был очень высок, его приказы выполнялись беспрекословно. Популярное изречение гласило: “Родитель тот, кто произвёл меня на свет, учитель тот, кто делает меня человеком”. В другой поговорке сказано: “Твой отец и мать подобны Небу и Земле, твой учитель и господин – солнцу и луне”. Духовная услуга учителя (часто священника) в воспитании считалась неоценимой. За воспитание человека нельзя было дать материальное вознаграждение, так как нельзя измерить неосязаемое и неизмеримое, за него следовало бесконечно почитать и превозносить своего учителя.
Обучение в семье и наставления учителя были двумя основными факторами, фундаментом в воспитании молодёжи сословия самураев, формировавшими идеал воина, основанный на мифических сказаниях, буддийском безразличии к смерти, конфуцианском культе сыновней почтительности и чисто японской основе – верности своему феодалу. Семья и наставник прежде всего заботились о становлении характера подростка, вырабатывали отвагу и мужество, выносливость и терпение.
Будущих самураев старались растить бесстрашными и смелыми, другими словами, развивали в них качества, которые считались в среде самураев самыми главными добродетелями, при которых воин мог пренебречь своей собственной жизнью ради жизни другого, особенно жизни своего покровителя и господина. Такой характер развивался чтением рассказов и историй о храбрости и воинственности легендарных героев, знаменитых военачальников и самураев, просмотром театральных представлений. Нередко отец приказывал будущему воину для развития смелости отправляться ночью на кладбище или место, известное своей дурной славой (где “водилась” нечистая сила, духи и т.д.). Практиковалось посещение мальчиками публичных наказаний и казней, а также ночной осмотр отрубленных голов преступников, на которых сын самурая должен был оставить свой знак, доказывающий, что молодой буси действительно приходил на указанное ему место.
Чтобы развить у молодёжи терпение и выносливость, сыновей воинов заставляли исполнять непосильно тяжёлые работы, проводить ночи без сна (во время праздников богов учения), ходить босиком зимой, рано вставать и т.д. Ненамеренное же лишение пищи считалось полезным.
Мальчики и девочки воспитывались в умении контролировать свои действия, воздерживаться от выражения своих чувств восклицаниями, от стонов и слёз. “Что ты плачешь от таких пустяков, трусишка? – говорила мать плачущему сыну. – Что ты будешь делать, если тебе отрубят в битве руку или тебе придётся сделать харакири?” С самого раннего детства детям буси прививали чувство чести и стыда, учили быть правдивыми и дисциплинированными.
Такое воспитание вырабатывало хладнокровие, спокойствие и присутствие духа, помогало самураям не терять ясности ума при самых серьёзных испытаниях.
Воспитание самураев
От самурайского юношества требовали систематически тренироваться, чтобы овладеть военным искусством, быть всесторонне подготовленным для пользования оружием, физически сильным и ловким. Молодые самураи должны были в совершенстве владеть приёмами фехтования (на мечах и алебардах), стрелять из лука, знать дзю-дзюцу, уметь обращаться с копьём, ездить верхом (для юношей из самурайских семей высокого ранга), обладать знанием тактики.
В каждом клане, при дворе каждого феодала для этой цели были устроены великолепные фехтовальные залы, площадки для стрельбы из лука и гимнастических упражнений, манежи, где преподавали лучшие знатоки своего дела под непосредственным руководством самого феодала. Обучение в этих клановых школах начиналось обычно с восьми лет и продолжалось до 15.
Педагогические требования бусидо добавляли к овладению военными искусствами ещё и изучение литературы, истории, каллиграфии и т.д. Однако самураи останавливали своё внимание на посторонних военному делу дисциплинах лишь постольку, поскольку это касалось профессии воина и могло быть полезно в военной практике. Специальные школы, в которых преподавались классическая китайская литература, изящные искусства и т.д., считавшиеся необходимым аксессуаром поместья феодала скорее из приличия, как подражание императорскому двору в Киото, где император находился в почётной ссылке, презирались самураями и ни в коем случае не были уважаемы, а лишь терпимы. В этих школах можно было увидеть детей, не способных к овладению самурайскими военными науками, болезненных и слабых, просто физических уродов или же людей, добровольно отрешившихся от мира насилия. Насмехаясь и презирая таких учащихся, самураи говорили: “Занятия науками – это жалкий удел изнеженных женоподобных царедворцев Киото, слабое здоровье которых не позволяет им пользоваться своими мускулами и лишает их приятной возможности упражняться в благородном искусстве самураев”.
Тем не менее именно из этой среды вышли многие национальные мыслители, знаменитые поэты, писатели и прославленные художники эпохи японского средневековья.
В 15 лет воспитание молодого самурая считалось законченным. Он получал настоящие боевые мечи, с которыми не должен был расставаться всю жизнь; девушке вручался короткий кинжал – принадлежность каждой женщины сословия воинов. Юноша переходил в новую возрастную группу – общество взрослых. Совершеннолетие сопровождалось и другими иниционными действиями, называвшимися “гэмбуку”, или “гэнпуку”. Во время обряда половой зрелости иницианту, по древнему обычаю, впервые делали причёску самурая – сакаяки: сбривали волосы у лба и завязывали на макушке узел волос (мотодори). Юноше надевали специальный высокий головной убор – эбоси, приспособленный для ношения мотодори. Человек, который во время церемонии надевал на голову молодого буси эбоси, назывался “усироми”, т.е. опекун, или эбоси-оя (букв. “родитель по головному убору”). В Японии обряд инициации был распространён как среди аристократии, так и простого народа со времён древности. Начиная с периода Нара (710 – 794) юноши аристократических семей церемониально инициировались по ритуалу, определённому влиянием китайских обычаев. Этот обряд назывался “уи-кобури”, или “какан” (какан-но сики) – “первое ношение короны”). В связи с гэмбуку самурай облачался впервые в одежду взрослого человека; в её комплект вхо-дили широкие шаровары (хакама), похожие на юбку и являвшиеся особым отличием сословия воинов. Их первое торжественное одевание было семейным праздником и связывалось с посеще-нием храма божества – покровителя рода совершеннолетнего.
В состав инициационных действий входили получение взрослого имени, церемониальное сожительство со своей невестой (хода-авасэ), испытание силы самурая и т.д.
Опекуном подвергавшегося гэмбуку обычно просили стать сильного и могущественного феодала, чему самураи придавали очень большое значение и что рассматривалось как принятие обоюдных обязательств сеньора и буси.
Получив оружие и пройдя обряд инициации, молодой самурай обретал свободу и независимость в действиях, был преисполнен чувства самоуважения и ответственности. Он становился полноправным членом своего сословия.
Само собой разумеется, что, будучи профессиональными воинами, самураи должны были основное внимание уделять военному ремеслу и признавать только его единственным занятием, достойным “благородного” человека, т.е. буси. Весь комплекс того, что культивировал в себе каждый самурай, все духовные и физические способности были подчинены в конечном счёте единственному и главному моменту – овладению военным мастерством, без которого было бы бессмысленным само понятие “самурай”. От степени военной и физической подготовленности самурая зависело высшее требование, предъявляемое каждому воину: умение бороться (с оружием или без оружия) с противником и побеждать его. Это обусловило то, что, готовя себя к основному в жизни – войне, буси постоянно совершенствовали искусство воина и физическую подготовку уже с раннего детства, упражняясь во владении оружием, воспитывая телесную и духовную твёрдость, храбрость и решительность.

Отличительной особенностью всех японских видов военных искусств (бугэй) являлось то, что основной акцент при овладении ими делался прежде всего на нравственно-моральную сторону и развитие “духовных способностей самурая”, т.е. психической уравновешенности воина, а затем уже на формирование физически развитой личности. Моральное содержание таких дисциплин, как кэндо, кю-до и т.д., показывается иероглифом, который в сочетании с другими звучал как “до”, являясь основой этих слов, говорящей о нравственном принципе и имеющей также глубокую связь с религиозными аспектами жизни военного сословия. Моральный принцип в военных тренировках японских воинов был обусловлен учением Конфуция. В Конфуцианстве “до” рассматривалось как определённая этическая категория. Что же касается религиозного аспекта, то основой сделать была непосредственная связь “до” с дзен-буддизмом.
Познание “до” (“правильного истинного пути”, или “правды”) считалось главным в фехтовании, стрельбе из лука, борьбе без оружия, плавании и т.д. (где оно являлось как бы образующим идеалом самурая, достижение которого означало в философском смысле познание самого себя), необходимым для гармонического развития индивидуума.
Восточная философская традиция часто называет “до” “путём”, обладающим жизнедарящими силами, испускающим лучи света, подобно солнцу. В этом плане “до” идентично понятию “дао”, трактуемому в философии и эстетике Китая как вечная и неотъемлемая первопричина всего существующего духовного и материального и отождествляемому объективным идеализмом с источником вещей и явлений мира, с “путём” природы. В соответствии с этим теоретики военных искусств считали, что “до” как первичная субстанция может однократно пробуждать в человеке “ценное” явление, понимаемое лишь инстинктивно, мистически, что позволяет индивидууму становится причастным цели “великого учения”. В военных искусствах самураев “до” носило характер образующего идеала и начала, без которых эти искусства были невозможны. Целью и сутью борьбы было достижение и соприкосновение каждого воина с “до”, т.е. слияние единичного и целого. Другими словами, “до” должно было помочь самураю найти “единичное бытиё во всём”, “войти в соприкосновение с божественным (божеством), уловить его присутствие, увидеть его существование. Это согласуется с дзеновскими положениями об “изначальной природе Будды”, присутствующей во всём (живом и неодушевлённом), которая постигается человеком посредством сатори, обретения нирваны на земле, среди живых.
Таким образом, самурай, познавая “до”, должен был достичь военного мастерства, соприкасающегося с “истинным путём”, и “войти в совершенную гармонию с природой”, с которой человек составляет неразделимое целое. Преобладающее значение имела внутренняя подготовка воина, на что обращалось больше внимания, чем на напряжение внешних физических сил самурая. Решающим фактором в деле выработки силы духа была медитация. При помощи дзадзен – духовной основы военно-спортивного образования самураев, призванной, по выражениям толкователей дзен-буддизма, помочь в достижении гармонии с “отрицательным ничто”, воины должны были развить у себя психически уравновешенное состояние для исполнения своих основных, военных функций, а также для не менее важного дела – тренировок в фехтовании, стрельбе и т.д., которые в свою очередь выступали как репетиции собственно боевых действий. Это было состояние “повышенной готовности”, которое ни в коем случае не означало “малодушной сонливости”.
Несмотря на ряд чисто мистических элементов, медитация по системе дзен имела и рациональное зерно. Прежде всего это касается постановки правильного дыхания, что крайне необходимо при любых физических упражнениях. Перед тренировочным боем самураи обычно принимали позы, характерные для дзен-буддийских монахов, приготовившихся к созерцанию, и старались дышать глубоко и равномерно. Это заранее готовило органы дыхания к физической работе и содействовало дальнейшему ритмическому функционированию лёгких во время самой схватки с противником, когда резко возрастала потребность организма в кислороде.
Преимущественное духовное напряжение, способствовавшее развитию самообладания, хладнокровия и трезвости мысли при всех упражнениях, однако, не означало что в военных искусствах самураев физический фактор (сила и выносливость) рассматривался как несущественный. Являясь вторым образующим элементом в военных дисциплинах, физическое воспитание требовало от воина кропотливого оттачивания техники, развития физической силы, выносливости, выработки почти инстинктивной феноменальной реакции и координации движений. Всё это достигалось в результате каждодневных и многочасовых тренировок.

Возникновение самурайства не представляет собой исключительного явления в социальной  народов мира. Сословия и касты профессиональных воинов существовали во многих государствах Европы и Азии в эпоху господства феодализма.
В Японии появление сословия воинов было тесно связано со становлением феодализма, который развивался в общих чертах по тем же классическим законам, что и феодальный строй Западной Европы. Постоянные войны с аборигенами Японских островов – айнами – вели к проникновению японцев из южных и центральных областей Хонсю на северо-восток страны, сопровождавшемуся захватом айнских земель. Эта экспансия делала возможными распределение территории айнов между японскими даймё, которые становились хозяевами айнской земли. Взникали сильные и постоянные дружины для защиты владений от вторжения в них айнов и войск других княжеств, а также для подавления крестьянских восстаний.
В XII в. после победы коалиции под предводительством феодалов из рода Минамото над другой мощной группировкой во главе с родом Тайра в Японии установился режим военной диктатуры, при котором власть в стране находилась в руках верховного военачальника – сёгуна. Подобная форма правления отодвигала императора, лишённого фактической власти, на задний план и позволяла князьям более эффективно эксплуатировать крестьян и другие низшие слои населения, удерживая их в подчинении силой оружия. С этого времени самурайство, под которым в широком смысле слова стали впоследствии подразумеваться светские феодалы, начиная от крупных влиятельных князей (даймё), включая и самого сёгуна, и кончая мелкими дворянами окончательно завоевало политическую власть, став господствующей силой страны. Феодальное рыцарство складывалось и юридически оформлялось как наследственное и привилегированное сословие внутри господствующего класса, являясь его составной частью.
В связи с различием социальных функций и материального положения разных слоёв самурайства оно имело сложную иерархическую структуру, связанную отношениями личного служения вассала сюзерену и покровительством князя своим слугам. Наиболее характерной чертой, присущей Японии, являлась многочисленность военно-служилого дворянства. Это было обусловлено стремлением отдельных даймё к могуществу и превосходству над противостоящими им феодальными князьями и необходимостью бороться в междоусобицах и при крестьянских восстаниях собственными силами, без поддержки извне. В определённые временные отрезки истории Японии (XVI – XVII вв.) сословие воинов насчитывало вместе с семьями около 2 млн. человек (с прислугой – около 3 млн.), что составляло приблизительно 10 % всего населения страны. В сравнении с этим средневековые рыцари в странах Западной Европы, например Англии и Франции, едва ли составляли 1 – 2 % населения. Здесь же стоит отметить, что отношение европейских рыцарей и японских самураев к крестьянам было различным. Если в Европе в эпоху средневековья крестьянин рассматривался как презренное и грубое существо, то в Японии, несмотря на антагонизм между сословием воинов и крестьянскими массами, угнетение и эксплуатацию крестьянства, земледелец приближался по своему социальному положению к самураю, а его труд в соответствии с конфуцианским учением считался уважаемым. В идеологическом плане между самурайством и крестьянством также не было резкого противопоставления, которое наблюдалось по отношению к ремесленникам, купцам, актёрам и другим низшим слоям общества. Не случайным поэтому было то, что многие крестьяне удостаивались к старости права ношения малого самурайского меча. С другой стороны, крестьянство часто ориентировалось на самурайство, стремясь подражать сословию воинов.
Кроме того, самураи существенно отличались от рыцарства европейских стран времён средневековья экономическими позициями, своим специфическим этическим учением бусидо, религиозными воззрениями. В остальном самураи в общих чертах были схожи с западноевропейскими воинами. Самурайство так же, как и рыцари Европы, занимали особое место в социальной структуре общества, считая верность сюзерену главной добродетелью воина, а военное дело – основным и единственным занятием любого благородного человека, с пренебрежением относились к трудовой деятельности. Самурайство, как сословие, просуществовало свыше семи веков, и было формально отменено после 1868 г. ( вернее, было изменено его качественное состояние в соответствии с духом времени и буржуазными преобразованиями). Тем не менее традиции самураев, выработанные в течении длительного времени, не исчезли. Традиционные черты, присущие самурайству средневековой Японии, были обновлены и трансформированы, став основой японской идеологии.
Слово “самурай” (сабурай), образованное от глагола старо японского языка “сабурахи”, имеет в японском словаре древнего языка следующее толкование: “служить великому человеку, человеку высшего сословия”; “служить хозяину, защищать хозяина”. Для графического обозначения этого слова японцы воспользовались китайским иероглифом, который читается как “дзи”. Разложение этого иероглифа на составные (рэн – человек и си – буддийский храм) говорит о вероятном применении этого знака для обозначения людей, охранявших буддийские храмы и служащих при них.
Самураем называли в Японии слугу знатного лица, служащего его интересам, охраняющего его поместье, имущество и его самого. Самураев можно в качестве примера сравнить со скандинавскими хускарлами XI в., которые рассматривались в социальной организации как слуги или дружинники, служащие только при дворе феодала.
Кроме указанного обозначения, понятие воин, боец, дружинник показывалось в японском языке ещё иероглифами, читавшимися как “буси” (или просто “си”), которые были также взяты из китайской письменности (ву и ши).

Начало становления сословия самураев можно отнести к относительно позднему времени – VI – VII вв.
В 645 г. после победы в борьбе за власть двух домов родоплеменной знати Сумэраги и Накатоми, возглавляемых принцем Накано Оэ и Накатоми Каматари, над родом Согана, на престол был возведён представитель победившей коалиции – 36-й император Японии Котоку (645 – 650), который принял титул тэнно – сын Неба. Приход к власти Котоку получил в японской  название “переворот Тайка” (“Тайка” – девиз правления императора Котоку, буквально – “Великая перемена”). По существу целью борьбы между родами и последовавшего за тем переворота были реорганизация племенного управления древней Японии, стремление к созданию сильного централизованного государства и крепкой государственной власти. Эталоном такой власти, к которой стремился принц Сётоку-Тайси (593 – 622) в начале VII в., было китайское государство династии Тан.
Переворот Тайка способствовал развитию японского монархического государства со всеми присущими ему атрибутами, а также установлению производства, предпосылки которого уже сложились к тому времени в Японии. В 645 – 646 гг. власти провели ряд реформ, важнейшей из которых была ликвидация званий родоплеменной знати и её права владения землёй, что являлось препятствием на пути к оформлению нового государства. Страна была поделена на уезды и округа; такая система получила название “гункэн”. Переворот и реформы Тайка оформили возникновение централизованного государства, обеспеченного регулярной армией, во главе с наследственным императором. В областях, имевших стратегическое значение (пограничные районы), появились гарнизоны, в которых служили люди, достигшие совершеннолетия (20 лет). Для несения гарнизонной службы на окраинах в мирное время призывалась 1/3 мужского населения страны в возрасте от 20 до 60 лет. Призываемые сводились в отряды, называвшиеся “гундан”, т.е. “местные дружины”. Охранники назывались “сакимори (“охранители передовых пунктов”). Некоторых из них командировали в Киото для охраны императорских дворцов; их называли “эдзи” (“охранные мужи”).
В военное время несколько дружин соединялись в армию – итигун под командованием воеводы – сёгуна, три армии в свою очередь сводились в одну большую, управляемую тайсёгуном (“больший”, “великий” сёгун), которому император жаловал меч – знак воеводских полномочий. После военных походов войска распускались, их оружие складывалось в амбары. Этим оружием ведало одно из шести учреждённых министерств (военное министерство). Дружинников-самураев, оформившихся затем в сословие воинов, в то время ещё не было. Реформы Тайка установили также поземельные феодальные отношения, носившие форму надельной системы. Основные принципы этой системы были оформлены и зафиксированы в 701 г. В гражданском уложении – кодексе “Тайхо рицурё”, или “Тайхорё” (от “Тайхо”, буквально “Великое сокровище” – название периода правления императора Момму (701 – 704) и “рё” – кодекс), созданном также по аналогии с законодательством империи Тан. “Тайхорё” ознаменовал начало закрепощения свободных общинников и складывания феодальных аграрных отношений. Вся земля переставала быть собственностью сельской земледельческой общины, она объявлялась государственной (императорской) собственностью и отдавалась крестьянам во временное пользование.
Таким образом, вместо общинной собственности на землю утверждалась феодальная; земле юридически была дана экономическая основа уже в феодальном смысле. Каждый крестьянский двор получал пахотную землю соответственно числу членов семьи, считая с шестилетнего возраста. Надельное крестьянство превратилось в сословие феодального общества, которое стали называть “рёмин”. Крестьяне, получившие наделы во временное пользование, не имели права покидать их, так как это могло принести убыток государству. Они должны были платить государству налог зерном и продукцией домашнего производства, выплачиваемый пеньковой одеждой и шёлковой материей, а также отрабатывать в пользу государства и местного управления около 100 дней в году. Кроме того, с введением обязательной воинской повинности каждые 50 дворов (сельский округ) должны были выставлять по одному человеку в регулярную армию, принимая на себя полное его содержание.
Наряду с наделами крестьян существовали и наделы господствующего класса. Однако они существенно отличались от крестьянских земель размерами, зависевшими от титула или должности владельца. Эти привилегированные наделы делились на ранговые, должностные и жалованные, причём последние отдавались в пожизненное пользование, иногда, в зависимости от заслуг, – навечно, иными словами, являлись фактически частными владениями.
К привилегированным наделам приписывались государственные крестьяне, которые передавали владельцам земель значительную часть своих доходов.
По сути дела многие земельные наделы только формально можно было назвать государственными. Большей частью они продолжали оставаться землями аристократии, которая представляла собой не что иное, как потомков родоплеменной знати дореформенной (до 645 г.) Японии.
Постепенное развитие крупного частного хозяйства в последующие века создавало предпосылки для крушения принципа государственной собственности на землю и для распада надельной системы, т.е. вело к распаду реформ Тайка. Представители аристократии, средние даймё и разбогатевшие крестьяне стремились к полному переходу земель в частное владение. Со временем наделы превращались в частные поместья – сёэн. Владельцы поместий (рёсю) становились независимыми и бесконтрольными хозяевами своих владений. Крестьяне, приписанные к землям даймё, также становились собственностью последних, т.е. крепостными.
Жестокая эксплуатация, тяжёлое налоговое обложение, многочисленные повинности в пользу даймё и государства и стремление крупных землевладельцев захватить крестьянские участки для расширения своих поместий вызывали у крестьянства недовольство, переходившее часто в открытое сопротивление. Феодалы прекратили выдавать оружие даже призванным на военную службу крестьянам. В связи с этим уже в 792 г. был издан указ об отмене воинской повинности.
Одной из форм протеста крестьян против угнетения были побеги со своих земель. Беглых крестьян, покинувших свои деревни и уходивших бродяжничать, стали называть “ронин”, “фуронин” и “футо” (букв.: “бродяга”, или “человек-волна”). Позднее термин “ронин” стали применять к самураям, утратившим вассалитет и место в своей организации в силу добровольного ухода из неё, изгнания воина из самурайского клана или роспуска вассалов умершего (убитого) князя. В противоположность им жители, постоянно жившие на одном месте, назывались “донин”, или “домин”. Все попытки правительства, старавшегося предотвратить бегство крестьян с земли даже силой оружия и содействовать их возвращению, не имели существенных результатов.
Многие из беглых крестьян группировались в разбойничьи шайки, которые занимались грабежами на больших дорогах, нападали на поместья даймё или же шли на службу в частные владения – сёэн, становились служилыми людьми (сохэй) при крупных буддийских храмах.
Тяга ронинов в сёэн, с одной стороны, и нужда владельцев поместий в ронинах, используемых ими в качестве военной силы для подавления крестьянских восстаний, борьбы с отрядами беглых крестьян и соседними даймё стремившихся урвать для себя лучшие земли, – с другой, привели к созданию нового сословия общества, оторванного от экономики,- сословия самураев, или воинов (буси или букэ). С X в. в Японии всё сильнее происходило обособление отдельных провинций, политическая раздробленность, порождённые усилением князей на периферии. Экономической основой таких явлений были господство обособленного хозяйства поместий, сосредоточивших 90 % всего земельного фонда страны, слабость хозяйственных связей между ними, неразвитость общественного разделения труда. По мере роста и усиления крупных поместий мелкие землевладельцы, не сумевшие увеличить свои поместья, не могли противодействовать произволу местной администрации, их земли оказывались перед угрозой поглощения крупными земельными магнатами. Кроме того, им в большей степени угрожала опасность со стороны крестьянских отрядов. Вследствие этого мелкие собственники вынуждены были отдавать себя под защиту крупных даймё.
Подобные явления имели также важное значение для развития и укрепления самурайских дружин, так как каждый мелкий землевладелец, пользовавшийся защитой своего сюзерена, был обязан ему воинской службой. Эти дружинники превращались постепенно из “дворовых самураев” в самураев нового типа – вооружённых слуг, получавших от своего хозяина за верную службу содержание – жилище и пищу, а иногда и участки земли с приписанными к ней крестьянскими дворами.
Другой не менее важной причиной образования сословия воинов была не прекращавшаяся с давних времён борьба на северо-востоке страны с айнами (или эдзо) – потомками древнейшего населения Японских островов. Ещё в период правления императоров Конин (770 – 781) и Камму (782 – 805) ввиду частых военных действий на границах при дворе было принято решение о создании специальных отрядов, которые должны были набираться из зажиточных крестьян, “ловких в стрельбе из лука и верховой езде”, для противодействия айнам. (Надо отметить, что становлению самурайства в немалой степени способствовало наряду с развитием вооружения именно широкое употребление верхового коня. Ранее конь зачастую был собственностью лишь аристократии и являлся символом знатности и богатства и редко употреблялся на территории Японских островов в военных целях). В 802 г. в области Муцу был сооружён замок Идзава с помещавшимся в нём управлением обороны (тиндзюфу), учреждённым в 725 г. Управление (ставка гарнизона) предназначалось для руководства силами японцев в целях поддержания спокойствия и усмирения аборигенного населения. В замке Тага-Тага-но дзё, построенном немного позднее, помещались “охранные воины”, или “воины усмирения и обороны” (тиндзю-но хэй). Другим опорным пунктом против айнов был замок Акита в области Дэва. С 802 г. Стали сооружать укрепления в других местах, составляя гарнизоны из “разного неудобного внутри империи люда”.
Граница притягивала к себе также беглых крестьян, спасавшихся от гнёта и стремившихся овладеть землями айнов. Это были воинственно настроенные люди, которые организовывали отряды и находились в постоянной боевой готовности; их называли “адзумабито” (люди востока).
Со временем правительство стало поощрять переселение безземельных крестьян на север. Поселенцы, получившие вооружение от властей, вели с айнами более эффективную борьбу, нежели военные экспедиции, предпринимаемые японцами во время крупных выступлений айнского населения. Вооружение поселенцев существенно содействовало зарождению самурайской прослойки в северных районах о-ва Хонсю. Причём особенно большую роль в формировании самураев в этих областях страны играли айнские элементы. Одним из объяснений может служить то, что японские поселенцы долгое время жили в непосредственной близости от айнов, имея с ними двусторонние контакты. В этом плане показателен обряд харакири, характерный только для сословия воинов, воспринятый от айнов. В процессе постоянных войн с аборигенами северо-восточные князья создавали собственные самурайские дружины. Наиболее значительными вооружёнными силами обладали в то время роды Минамото и Тайра, которым не раз приходилось прибегать к помощи своих самураев при усмирении айнов. Впоследствии именно эти вооружённые силы были использованы крупными даймё в борьбе за власть при установлении новой системы правления страной – сёгуната.
Таким образом, зарождавшаяся прослойка воинов Японии оформлялась как специфическая группа общества, на которую оказывали определённое влияние как военные, так и мирные контакты с воинственными племенами айнов.

хотя нет еще одно
Hayashi единственный “канадский японец”, который вытворяет с самурайским мечом такое, о чем простым людям и подумать страшно. Он показывает свои опасные трюки с глухой повязкой на глазах! Своим мастерством он поразил и привел в восторг немало зрителей во всем мире.
Самурай
Однажды Hayashi шокировал миллионы зрителей демонстрацией своего мастерства в обращении с самурайским мечом.
В 2010 году люди с замиранием сердца следили за его коротким, но адреналиновым представлением, которое британская пресса назовет “самым опасным действом на телевидении”, а немецкая пресса будет долго обсуждать невероятные умения Hayashi, которые он продемонстрировал, подвергая опасности всех  судей шоу-проекта “Germany’s Got Talent” (Das Supertalent).

Уникальное сочетание его сценической харизмы и внутренней концентрации наэлектризовало и покорило зрителей. Hayashi первый из тех, кто так активно демонстрирует “ловкость меча слепого самурая” посредством медиа.

Hayashi The Samurai сохраняет в себе культуру и традиции исторических тысячилетий и показывает их западному миру, показывает на что были способны настоящие самураи древней Японии.
Телевизионный персонаж

Hayashi охотно приглашают в различные теле-шоу. И он не без удовольствия в них участвует. С 2008 до 2010 он выступал в различных шоу-программах национального телевидения с собственными трюковыми номерами длительностью около 8 минут.
Только лишь в одном 2010 году его увидели 56 миллионов телезрителей:
12 миллионов в шоу “Britain’s Got Talent” в Великобритании
20 миллионов в шоу “Taking On The World” в Японии
24 миллионов в шоу “Das Supertalent” в Германии
Человек

Hayashi (настоящее имя Ryan Lam) родился в 1973 году в городе Dunnville, в Канаде. Он начал тренировки и изучение боевых искусств в 1982 году в девятилетнем возрасте. С 1992 до 1997 он изучал языки и лингвистику в Carleton University в городе Ottawa, в Канаде, где он и начал свои занятия традиционным Shotokan Karate.

В 1998 он переехал в Tокио, где жил 2 года, работал учителем английского языка и параллельно интенсивно тренировался с мировыми первоклассными мастерами школы боевых искусств “World Headquarter School” Японской Ассоциации Каратэ (Japan Karate Association (JKA)).

В 2000 Hayashi переехал в Mannheim, в Германию, где работал лектором в “University of Mannheim”. Кроме преподавательской деятельности, он любит путешествовать по миру со своими удивительными представлениями.

ладно думаю тоже интересно будет ибо в  японии в той статье этого нет, если не ошибаюсь Эпоха воинствующих провинций. Сначала общая информация а потом уже постараюсь найти что-то о самих полководцах участвовавших в битвах и о самих битвах.
Период Сэнгоку (яп. 戦国時代 сэнгоку дзидай?, «Эпоха воюющих провинций»), название содержит отсылку к периоду Воюющих царств в Китае) — период в японской истории со второй половины XV до начала XVII века.

Начался потерей сёгунами династии Асикага контроля над страной, что привело к децентрализации государственной власти («смута годов Онин» в 1467—1477 годах) и завершился установлением сёгуната Токугава (1603). Часто другой датой начала периода считают 1493 г., год смерти Хатакэяма Масанага. Иногда концом этой эпохи считают изгнание последнего сёгуна из династии Асикага из Киото по повелению Ода Нобунага — 1573 г.

Период правления Тоётоми Хидэёси уже нельзя считать частью эпохи сэнгоку (если можно, то с серьёзными оговорками, так как он смог завершить объединение страны и стал верховным её правителем, в отличие от Ода Нобунага).

Вместе с тем многие исследователи выделяют особый период японской истории — период Адзути-Момояма (яп. 安土桃山時代?), совпадающий с периодом пребывания у власти Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси. Нет единой точки зрения и относительно датировок этой эпохи (вариант — 1573—1603).

Центральные районы Японии
После смуты годов Онин-Буммэй контроль центральной власти над периферией ослаб. В конце 1480-х — начале 1490-х годов бакуфу организовало два похода против Роккаку Такаёри, военного наместника (сюго) южной части провинции Оми (центральный район Кинай), однако ожидаемого результата они не принесли. Бежавший в горы Такаёри всякий раз возвращал себе власть после ухода дружин сёгуна.

Власть и авторитет сёгунов Асикага в период сэнгоку были подорваны. Почти все они оказались игрушками в руках своих вассалов и сановников и «царствовали, но не правили». Сёгуны в первой половине XVI века вынуждены подолгу были скитаться вдали от столицы, спасаясь от врагов. Им оставалось уповать только на тех вассалов бакуфу, которые из верности и благородства или желая использовать для упрочения своих позиций авторитет сёгуна, соглашались его поддержать или укрыть.

В 1493 году канрэй (своего рода «первый министр») Хосокава Масамото фактически совершил переворот, сместив Асикага Ёсики и сделав сёгуном Асикага Ёсидзуми. В 1507 году сам Масамото был убит своими вассалами Косай Мотонага и Якусидзи Нагатада, недовольными его деспотической политикой. Произошел раскол в доме Хосокава — партия Хосокава Сумимото поддерживала Ёсидзуми (сёгуна в Киото), партия Хосокава Такакуни — Ёситанэ (он же Ёсики) (смещённого ранее Масамото).

В 1509 году могущественный даймё из западных провинций Оути Ёсиоки выступил на стороне Ёситанэ и двинулся во главе большой армии на Киото. Вместе с Хосокава Такакуни он восстановил на троне Ёситанэ. В 1511 году Асикага Ёсидзуми умер.

Однако затем политическая ситуация осложнилась новой борьбой между двумя фракциями дома Хосокава. Во главе первой стоял Хосокава Такакуни, предводителем другой был Хосокава Харумото. В 1518 г. Оути Ёсиоки вернулся в свои владения и Такакуни стал фактически во главе бакуфу, занимая должности канрэй и сюго 4-х провинций (Тамба, Сэццу, Тоса, Сануки).

В 1521 г. Асикага Ёситанэ, фактически являвшийся марионеткой в руках Такакуни, бежал на Авадзи, а затем в землю Ава, где умер. Тогда Такакуни посадил на его место Асикага Ёсихару (сына покойного Ёсидзуми). Но в 1527 г. всемогущий канрэй, атакованный войсками Миёси Мотонага и Хосокава Харумото, вынужден был бежать из Киото. В 1531 г. в Сэццу Хосокава Такакуни вынужден был свести счеты с собой. Фактическим главой военного правительства стал Хосокава Харумото. Но в 1543 г. в борьбу с ним вступил Хосокава Удзицуна, объявивший себя преемником Такакуни.

На сторону Удзицуна переметнулся могущественный вассал Харумото — Миёси Нагаёси. В 1548 г. последний изгнал из столицы сёгуна Ёсихару и Хосокава Харумото. Миёси Нагаёси превратился в самого сильного князя центральных провинций Японии. Сферой его преобладающего влияния были провинции Ямасиро, Сэццу, Кавати, Идзуми, Тамба, Авадзи, Ава, Сануки. Однако легитимность власти Нагаёси, порвавшего с сёгуном и отказавшегося искать ему замену, была слабой. Он вынужден был постоянно отражать атаки врагов. В 1552 г. Нагаёси примирился с сёгуном, но в следующем году вражда возобновилась.

В 1558 г. Миёси Нагаёси примирился с сыном Ёсихару, новым сёгуном Асикага Ёситэру. В 1564 г. тонкий ценитель рэнга Нагаёси умер. Асикага Ёситэру был сильной личностью и к тому же прекрасно владел мечом. Он часто перечил фактическим наследникам Нагаёси — трем его родичам (Миёси Масаясу, Миёси Нагаюки и Иванари Томомити — т. н. ''Миёси саннинсю''), с которыми первоначально в тесном союзе состоял Мацунага Хисахидэ, один из вассалов Нагаёси. В 1565 г. воины Миёси саннинсю напали на Асикага Ёситэру, который, мужественно сражаясь, пал в неравной борьбе[1]. Кандидатом на роль преемника стал Асикага Ёсихидэ, который однако вскоре вынужден был покинуть столицу под давлением Миёси Масаясу.

В 1566 г. Мацунага Хисахидэ вступил в войну с Миёси саннинсю. Тем временем Асикага Ёсиаки, брат погибшего в борьбе с наследниками Миёси Нагаёси сёгуна, стал претендовать на роль его наследника. Он вернулся в мир после пострижения в монахи и призвал на помощь могущественных даймё Мори Мотонари, Такэда Харунобу, Уэсуги Тэрутора и Ходзё Удзимаса. В 1568 г. сёгуном провозгласил себя Асикага Ёсихидэ, который однако вскоре умер из-за болезни, пробыв «великим полководцем — покорителем варваров» всего 7 месяцев (с февраля по сентябрь 1568 г.). В том же 1568 г. Ёсиаки стал 15-м и последним сёгуном при поддержке даймё из провинции Овари Ода Нобунага.